трупом смех его звучал,над замком смех его летал.На черных крыльях Сатанасвои приказы отдавал.Отсек он голову певцу,а тело скинул в ров.И страшный ужин через часбыл полностью готов.С улыбкой щедрой наш Раймонпоставил сердце пред женой,и после трапезы спросил:– А знаешь ли, что съела ты?Ведь сей предмет пленял умыи души ваши брал в полон.Ему, ему минне законсулил венец, любовь и трон.– Загадку вашу разгадатья не могу, – смутилась дама. —Но было яство нежным самым,вкуснейшим блюдом на столе.– Так знай, неверная жена,сто ведьм в твоей родне!Гийом де Кабестань убит,как пес лежит во рве.Вот голова его, смотри.А сердце съела ты.Да, сердце полное любви,добра и красоты!От ужаса лишилась чувств,но лишь придя в себя,она сказала:– Сердца вкус не позабуду я.Вы дали мне такое блюдо.Вовек теперь я есть не буду. —И бросилась с балкона вниз.Печален сей рассказ,Прованс всей боли не вместил,и к королю спешат гонцы,летят, что было сил.Раймон повержен, осужден.Но после каждый годк могиле дамы и певца,как к храму, шел народ.5Эпохи – рыхлые тела,смола сосновая.Листает океан себя,и вдруг по-новому.На берегу возник янтарь —алхимия.Но назови теперь меняпо имени.В смоле веков,не в янтареплененная.Крещеная душа моя,крещеная.В ней только свет,и он вовек не меркнет.О, неужели, нас и Он отвергнет?В нас столько света и любви,мы остальное пережгли,мы пережили и затемкостры в ночи даруем всем.Чтобы могли держаться светадо солнца или той звезды…Мы не ушли, мы рядом с вами,стихами сердце вознеслии в души проросли цветами.Так не избегнешь ты любви,что дремлет от начала мирав твоей крови.Что из тебя лавиной хлынет,что все сметет, и все отринет.И не позволит позабыть,порвать связующую нить.И клятвы наши роковые. —Промолвил Джауфре Рюдель. —– Но, да простит меня собранье,венчанье ждем мы, то не тайна,но до сих пор не всех гостейпредставили на этом вече.А вечность прячет наши встречи.И новый шанс – в раскладе звезд,что Бог зажег и черт нанес.– Жиро де Борнель,помолись за всех нас —так молвил де Пейн,до земли поклонясь. —Ведь знают Гасконь,Лангедок и Прованс,как ты помогал их церквям,и не раз.Ты ладно слагал,точно латы ковал.Точеный твой слог,как хороший кинжал.Умел ты дружитьи грешить не успел.Удел твой спокойный —крестьянский надел.Ты не был женат,но запомнят века —Жиро де Борнель —это мастер стиха.– Так будь же сейчаспосаженным отцом,нам другом и братом,так стань нам гонцом.Заступником к Богу,Посредником в ад,горят где костры,точно алый закат.Так вымоли, выкупидуши друзей.Пусть наши слова, как заветный елей,мы смерть побороли,и вечность в загоне,кобылка лихая,несет, не стихаетчечетка копыт.Не забыт, не забыт.6Гийом де ла Тур Перегорский жонглерподнялся из тьмы, точно ей был рожден.– Я видел звезду, и познал боль утрат.И ад я прошел на земле, как солдат.Любил, был любим и мечтал в один деньпред Богом предстать с ней.Но страшная тень похитила счастье.Заснула, мертва? – Не знал я.И стужа носила слова пустых заклинаний,бессвязный поток.Жесток был мой жребий,никчемных поверий отверг я советы,но друг мне помог,нашел верный способпред сном каждый вечерМолитву Христову читать сотню раз.А Бог каждый вечер,небесные свечи по небу расставив,ходил мимо ставень.Ни разу ко мне не зашел.Болели глаза, весь псалтырь и молитвычитал я, теряя заветную нить,и плавали блики, и тени великихсо мною пытались о чуде молить.Но не было чуда, впустую все, даромя душу растратил и сердце извел.Год в муках прошел,лютня грохнулась на пол,и смерть мне явила божий престол.Рыдали прекрасные дамы,и мгла молила принять, что она забрала.Но Гуго де Пейн лишь руками развел, —престол лишь для тех, кто был свыше рожден.Страдание – скульптор великий, певцарезцом создавал для благого венца.Но дама его… – на полслове умолк.– Я в толк не возьму, – Пейре вышел вперед,ни Бог вас, ни черт ни за что не поймет.В раю ждут его, но нет места женепо мне, это подло и лживо вдвойне.И если на небо ей доступа нет,так я уступлю, есть же внутренний свет,поэт и во тьме не утратит огня.Пусть будут вдвоем и запомнят меня.– Была история одна, достойная пера,я изложу ее сейчас, не будем ждать утра. —Борнель с Видалем рядом встал. —Раз трубадур прогневал дамуи изгнан был с двора любви,так стал он жалким, грустным самым,забросил радости свои.Тогда друзья пошли проситьпростить, вернуть расположеньепоэту. Редкое везенье,кому дано без слез любить.Сказала дама: – Я прощу,коль, преклонив свои колени,сто трубадуров и их дампадут теперь к моим ногам.Я возвращу расположеньеи впредь позволю наглецуслагать любовные кансоны,любить и вечно прославлять,мой кроткий нрав, как благодать.– А я подумал, может, намтеперь пасть к Господа ногам,и умолить простить хоть иходних.7Кем свиты мои свитки,свитки мертвого моряс ветром не спорят,летят.Кем спеты спискиимен героев,свечой на ветру горят.Кем вскрыты вы,темные реки тайны?И рыбой об ледбьется, мечется грешникпред полыньей предвечной.Но час пробьет.Когда уйдете вы, останусь с кем, коголюбить, кого признать?И трудно делать вид,не видят что глаза и жизнь не бьется.Когда уйдете вы,мне память разбирать, как дедовский сундук,авось чего найдется.Мне образы жемчужины на нитьнанизывать.И мне писать портреты,и может быть, дано будет родитьпотомка Синклеров. Не говоря об этом.Ах, лучше бы меня с собой онизабрали, в бесконечной круговертия вечный странник, мне дано судьбойидти вперед, плащом касаясь смерти.И снова начинать почти с азов,и снова клясться вечною любовью,и снова находить у изголовьякансоны, от которых стынет кровь.Когда вперед, как стрелы с тетивы,слетите вы, а я одна останусь.Пейре Видаль мне подал руку.– Смотри, опять Его звездабредет сквозь мрак ночи по небу. —Он показал на огонек. —– Но не пугайся, тамплиеры,хранители и тех дорог,звезду уставшую проводят.По небу кони часто ходят,пасутся среди облаков,а после вниз на переков.Как рад тебя узнать,уста не в силах выразить,разить могу я словом,но тебя принять мне должнои простить.Прости, что не прошу любви.И не позволю позабытьчудесной ночи волшебство,и посветить, и посвятить.Открыться, тайной поманить,и бросить снова, и уйти.Пути пересеклись – прости.Лечу уже. И ты лети.Я в зеркале нашел тебя.Я – это ты, ты – это я.Одно лицо, душа одна.Я там, ты здесь.Но колдовства в том нет.И понимаю я —то Божий промысел один,Он господин. А мы летим!Творим судьбу, пронзая мир,который тир, а стрелы – мы.Мы – иглы швей – стежок, стишок,рисунок – весь реки поток.Ток притяженья наших тел,ток водный, камень захотелотшлифовать, пробить, разъять.Я был везде, и всем я был,творил, лепил, слагал, шутил.И дух святой живет во мне,как во броне.Я отовсюду и всегда.Я тот, чья шалая звезданесется по небу горя,сметая вора и царя.Зазря ли я всегда сверкал,желанье каждый загадал,Душою в небе уловивзвезды шальной моей мотив.Я трубадур, и я пою,и песню слушают мою.А если чем не угодил,то Бог давно меня простил.Я сын его, я друг его,я все, всегда и ничего.Ничто. Но рог мой возвестит.Пусть все звенит, вопит, свистит.Поэзия восславит мир,и будет он всегда храниммечом и лирой на века.И в том тебе моя рука.Молитвой, песенкой знакомойк престолу воспарим,искомый грааль сияет в небесах,и наши жизни на весах безгрешны,значит невесомы.8Звенят часы, ключами Петрбренчит, разбуженный, свечуон зажигает на ходу.– Пришли, так что ж, давно вас жду. —И быстро имена заноситв