Выйдя на цыпочках из дома, Ануш направилась в лес. Узенькая тропинка вела мимо зарослей иссопа к месту, где рос чеснок.

Кроны деревьев были густыми и не пропускали яркий солнечный свет, но она различила впереди белые цветы чеснока.

Треснула ветка, потом еще одна, и раздались голоса. Ануш огляделась в поисках места, где можно было спрятаться, и зашла за деревья, упавшие друг на друга.

– Что значит – ничего нет? – произнес хриплый голос. – За что мы тебе платим?

– Люди нервничают, – отозвался второй голос.

Голос, который Ануш знала очень хорошо.

– Они осторожны. Никто ничего не говорит. Особенно после того, как повесили Акиняна и остальных.

– Акиняна повесили благодаря тебе!

– Я не думал, что вы его повесите, так, припугнете как следует.

– Послушай меня, ты, бесполезный кусок дерьма! С той самой минуты, как ты назвал нам его имя, ты знал: ему конец! Поэтому прибереги свои крокодильи слезы для священника!

Казбек нервно засмеялся:

– Да, да, конечно, поделом ему. Просто из-за этого люди нервничают.

Было слышно чирканье спичкой, а потом звук втягиваемого в легкие дыма.

Ануш рискнула выглянуть из своего укрытия и увидела спину жандарма.

– Так и должно быть. Грядут большие перемены.

– Что вы имеете в виду? Какие перемены, эфенди?

– Вскоре узнаешь!

Вдавив в землю спичку носком ботинка, жандарм наставил палец на Казбека:

– Лучше, если в следующий раз тебе будет что рассказать. Если, конечно, ты не хочешь раскачиваться на виселице, как тот старик.

* * *

Жара, похоже, достигла пика. Ануш распахнула все окна, но было такое ощущение, что в доме нечем дышать. Лале явно чувствовала перемену погоды. Весь день она была беспокойной, плакала у мамы на руках и наконец заснула в изнеможении.

После происшествия в лесу каждый раз, когда Казбек входил в комнату, Ануш дергалась.

Его глаза неотступно следовали за ней, а четки, казалось, отсчитывали количество ее последних вздохов.

Ануш старалась держаться от него подальше, стать невидимой, но от него негде было спрятаться. Хусик явно ничего не замечал. Он дни напролет занимался своими ловушками в лесу и смеялся, когда жена выражала желание пойти с ним.

– Нет, Ануш! Не туда!

Лаваш, который она достала из тандыра, расположенного во дворе, охлаждался на столе. Он был слишком горячий, чтобы разламывать его руками, поэтому она принесла нож, чтобы нарезать.

В доме матери Гохар пекла лаваши каждое утро, раскатывала тесто, а потом подбрасывала его. Под собственным весом тесто постепенно истончалось, превращаясь в большой прекрасный лист, готовый к выпечке.

Ануш любила наблюдать за тем, как Гохар печет лаваши, ей недоставало этого размеренного ритма и спокойствия, с которыми ассоциировалась выпечка хлеба. Хандут тоже пекла лаваши, но не так, она нетерпеливо хлопками разбивала тесто с громким стуком о кухонный стол.

Хандут пришла лишь раз после рождения Лале. Она держала внучку на руках с такой нежностью, что Ануш пришлось отвернуться, чтобы не расплакаться.

Гохар не сказала ни слова. Она вышла из дома и копалась в огороде, пока не настало время уходить. Хандут больше не приходила.

Ануш положила нож для хлеба на стол. Через окно была видна длинная дорога, идущая вдоль леса, и ей показалось, что вдалеке она увидела бабушку, узнала ее медленную, шаркающую походку.

Но там никого не было, только на ветру раскачивались ветки деревьев.

Стюарты попросили Гохар присматривать за их детьми, Лотти все время болела, и госпожа Стюарт была занята младенцем. «Ну, бабушка хотя бы отдохнет от Хандут», – подумала Ануш.

Она расстегнула верхние пуговицы сорочки и обмахивалась платком. Волосы были собраны на затылке и стянуты косынкой, но ей все равно казалось, что она вот-вот растает. Пот, струясь по шее, стекал на грудь. Внезапно в комнате потемнело. В дверях стоял Казбек, наблюдая за ней.

Яркий солнечный свет образовал ореол вокруг его головы. Не отрывая от нее взгляда, он закрыл дверь. Четки в руках тихо постукивали.

– Вы ищете Хусика? – Ее голос прозвучал слабо в душной комнате. – Он должен скоро вернуться.

– Я не ищу Хусика, – сказал он, положив четки в карман. – Я послал его в деревню. С поручением. – Он стоял посередине комнаты, уставившись на маленькое боковое окно. – Прикройся!

Пуговицы сорочки казались слишком большими для петелек, она с трудом их просовывала.

Круги от молока остались на тонкой хлопковой ткани.

– Думаешь меня провести, Ануш? Думаешь, я не понимаю, чего ты добиваешься, когда вот так красуешься передо мной?

– Нет, нет, Казбек! Я кормила Лале!

– Я не вижу ребенка.

– Она в колыбели, спит.

– Блуд – это грех, Ануш.

Вдруг Лале заплакала, но сразу затихла, потом заплакала еще сильнее, и Ануш пошла к ней, но Казбек схватил ее за руку. Его пальцы впились в кожу.

– Я разве сказал, что ты можешь идти?

– Лале плачет.

– И пусть плачет.

– Я ей нужна.

– Ты знаешь о нуждах всех, не так ли? – Голос его понизился до шепота.

Она видела его сероватую слюну и почувствовала, как все внутри сжалось, когда он толкнул ее к столу. Она ударилась о край стола.

– Как ты думаешь, Ануш, что проносится в моей голове, когда я слышу, как ты и мой сын возитесь в соседней комнате? Ты считаешь, я молюсь? Так ты думаешь?

Она уже почти лежала на столе и боролась с желанием отвернуться от его горячего, подозрительно прерывистого дыхания.

– Ты ошибаешься. Я грешил, Ануш! Я удовлетворял себя. И кто осудит меня за это?

Страх кислотой начал жечь ее изнутри. Ануш попыталась вывернуться, но он был силен и крепко прижимал ее к столу.

– Меня принудили к этому! Ты, Ануш, принудила! Но есть только один способ бороться с твоей греховностью. Огонь выжжем огнем! – Его рука метнулась к штанам. – Огонь огнем и меч мечом!

– Нет! – Она вцепилась ногтями в его лицо и руку.

– Шлюха!

Он прижал ее голову к столу так, что на мгновение все померкло у девушки перед глазами. Когда она пришла в себя, мужчина склонился над ней, ей было трудно дышать – одной рукой он изо всех сил сжимал ее горло.

– Как ты думаешь, почему я разрешил Хусику жениться на тебе? Чтобы сделать сына счастливым? Так ты думала?

Кровь прилила к ее лицу, все перед ней расплывалось.

– Я позволил ему жениться на тебе, чтобы я мог делать это!