Эти двое собрались вынуть из карманов брюк по бутылке пива. Отто только попытался было сделать шаг вперед, как почувствовал на своем плече руку Томми. Какие-то семнадцатилетние детишки вздумали накачаться пивом. Сопляки. Смешно.

— Идем-идем, — бормотал Томми, — не обращай внимания. Нам-то что…

Конечно же, им-то что. Но от этих слов он почему-то рассердился еще больше. Он рассвирепел от негодования. Уже выходя, он споткнулся и застонал от бессилия. И тут в простенке между дверью и раковиной он заметил пластмассовую трубу для бумажных полотенец, поцарапанную, облезлую и, конечно, без полотенца.

Как разъяренный медведь, он сделал несколько шагов вперед и ударил по пластмассовой трубе, ударил в самую сердцевину, где виднелась нецензурная надпись, нацарапанная корявым детским почерком. Раздался страшный шум. Отто пронзила сильная боль, у него зазвенело в ушах, ударило в голову, потемнело в глазах. Он рассек кожу, и между пальцами появились два кровоподтека. Молодые парни оглянулись и внимательно наблюдали за ними.

— Послушай, тебе надо успокоиться. На, выпей.

Отто шмыгнул носом и глотнул из бутылки. Теперь он согнулся, пытаясь спрятать пораненную руку, и направился в сторону ярких огней и громких звуков. Он вел себя совершенно по-идиотски и громко застонал, не столько от боли, сколько от тоски.

— Ну что, пошли, — поторопил его Томми, — удар был хороший.

За столиком, рядом с Алисой, у него опять поднялось настроение. Томми, в погоне за новой блондинкой, быстро покинул их. Алиса следила за ним. Острота боли притупилась. Рука казалось какой-то вялой, но точно таким же было все его тело. Он почувствовал себя совсем пьяным.

— Ты только подумай, ведь завтра мне играть. Да, выступать. Но не в «Октете Отто», а в оркестре «Янычары». Я туда записался, чтобы чем-нибудь заняться, чтобы пальцы были в форме. А теперь, посмотри…

Он протянул ей руку с распухшими пальцами.

— Не очень-то здорово для участия в шоу. Завтра открытие «Недели Странде». Недели торжества торгашей. Начало в час дня, мы прошествуем по E-18, остановив на тридцать минут все движение. Потом небольшой концерт — четыре произведения. Какой кошмар! Талантливый музыкант дошел до того, чтобы прославлять местных торгашей. Играть для этих «грешников на летнем солнце», по выражению поэта. Вот что жизнь делает с нами. Со мной. Особенно со мной. И как ты все это выслушиваешь? Ты просто потрясающе милая и прелестная. Потрясающе милая. Прими это как комплимент от человека с опытом семейной жизни. Я чувствовал это весь вечер, всеми своими нервными окончаниями. Ты ужасно милая, Алиса Хамре. Загадочная Алиса Хамре…

Пытаясь поставить на стол пивную кружку, он опрокинул ее и разлил пиво.

— Ну что, пойдем потанцуем?

Он поднялся со стула и снова опустился на него. Потом поднялся, держась за стул, как какой-нибудь обитатель дома для престарелых. Она тоже встала, хотя было неясно, пойдет ли она танцевать с ним, или, быть может, вообще хочет уйти.

Она взяла его под руку:

— Я думаю, тебе стоит ненадолго выйти.

Он был не против. Только бы выбраться из этого лабиринта столиков, потом три ступеньки, стеклянная дверь, и вот он, свежий воздух!

Он не успел поблагодарить ее, как в его животе забродило, и он успел только пробормотать «прошу прощения» и отскочить от нее на несколько шагов в сторону газона. Из его широко открытого рта вырвалась пенящаяся струя, он пошатнулся, не смог удержаться на ногах, и упал, выставив вперед руки и зарывшись лицом в продолговатую клумбу.

28.

Лунная ночь.

Луна освещает безлюдную дорогу, которая петляет среди прибрежных холмов. Фиорд совсем близко, и слышен плеск волн.

Макушка лета. Разгар курортного сезона. И вот этой лунной ночью он идет, спотыкаясь, а девушка поддерживает его под руку, он то и дело спотыкается, его уносит в сторону, хотя после рвоты и наступило облегчение.

— Зачем нам всю дорогу идти пешком? Давай возьмем машину, — все время повторял он.

— Ничего, ничего, дойдем пешком. К тому же ты в таком виде, что никакое такси тебя не возьмет.

Да, прогулка по E-18. Юноша и девушка возвращаются с вечера танцев. Пронзительный запах хвои. Свежий, почти пряный воздух после дождя. А у него стучит в голове, руки беспомощно повисли, ноги подгибаются, и единственное, о чем он мечтает, это повалиться в постель и заснуть.

Показалась машина. Он выставил руку, пытаясь ее остановить. Но она оттащила его на обочину. Из окон донеслась оглушительная музыка. Ее было слышно еще некоторое время, пока машина не скрылась.

— Эти придурки могли тебя задавить, — заметила Алиса.

— О господи, черт бы их подрал, а ты такая милая, чем я это заслужил?

Он посмотрел на луну, она была круглой, и, как полагается, серебрила водную гладь фиорда. Идеальное обрамление для сцены: мужчина и женщина купаются обнаженными в морской бухте. Он знал тут почти все бухты. И везде сейчас наверняка царили тишина и покой. Но он тут же ощутил, что весь дрожит от ночной свежести, ведь дождь только-только закончился, к тому же его трясло и от усталости, опьянения, раскаяния за свое поведение и сожаления по поводу упущенных возможностей.

— Как приятно идти вот так ночью! — произнесла она и посмотрела на луну. Она сказала это так, как будто шла рядом не с потасканным, лысым алкоголиком, запачканным блевотиной, а с кем-то совсем другим. Он чувствовал, что от него разит.

— Тебе надо вернуться. Возвращайся в кафе, — бормотал он. — Теперь-то я уж дойду. Большое спасибо за чудесный вечер… — Он пытался хоть как-то обрести прежнее настроение человека, которому выпала удача. Но, казалось, все рассыпалось на куски.

— Нет, я вижу, что тебя надо проводить, ты сам не дойдешь, — возразила она, продолжая идти, держа его под руку.

— Я ведь тебе уже говорила, что люблю ходить пешком. Если бы у меня еще были удобные туфли…

— Надень мои дятлы…

И они оба засмеялись. Оказалось, что они уже прошли полпути. Удивительно, как быстро, может быть, потому что идешь в лунном свете.

— А, вот она, твоя холостяцкая берлога?

Да, тут свет лучше бы не включать. Он никак не думал, что она зайдет к нему. На полу рядом с креслом выстроились пустые бутылки. На столе и диване — горы старых газет… Через открытую дверь спальни виднеются горы грязного белья на полу, а в кухне гора посуды за это время отнюдь не уменьшилась.

— Ну, что ж, не так уж и плохо, если навести порядок.

— Конечно, конечно, — забормотал он. — Знаешь, тут одна женщина приходила мне помогать, но сказала, что больше не сможет приходить.

— Да ладно, я прекрасно знаю, как именно это бывает, — произнесла она, не обращая внимания на объяснение и наигранный тон.

Господи, и почему они все говорят о каких-то пустяках. Наверное, ему стоило объяснить свое поведение, взять инициативу разговора в свои руки.