Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Там погиб комиссар Османов. Человек очень скромный и в высшей степени интеллигентный. В отношениях со всеми был прост, внимателен, деликатен. В штабе считался серъеёным и трудолюбивым работником. Все партизаны относились к нему с большим уважением. До войны он работал секретарем Судакского райкома партии.
Окружение было столь плотным, что было принято решение отрядам самостоятельно просачиваться сквозь обнаруженные щели. 27 января отдельными группами наши отряды стали возвращаться в Монастырскую балку.
Стало известно о гибели семи тяжелораненых и медсестры. Из 9-го отряда вернулось всего девять человек» [9, л. 23].
Командир 2-й бригады Николай Котельников: «После прочеса я собрал отряды. Из 445 человек на лицо было 205. Население в основном попало в руки противника. Рассказывали, что люди прятались, и одна женщина так зажала рот ребенку, что задушила» [8, л. 94].
Расположенные в Зуйских лесах 1-я, 5-я и 6-я бригады, благодаря информации агентуры, знали о начале карательной экспедиции, но предпринять, что-либо неординарное не могли. Как мы помним, первый прочес был направлен на уничтожение лагерей и запасов продовольствия; второй – на блокировку аэродромов. Третий прочес ставил основной задачей уничтожение живой силы партизан.
В течение двух лет крымские партизаны, оказываясь в аналогичных условиях, применяли старое испытанное оружие – маневр. Собственно говоря, так и поступили 2-я и 3-я бригады, которые с боями прошли Старокрымские, Судакские, Карасубазарские леса выиграли время и хоть и с большими потерями, но сохранили боевые отряды.
В Зуйских лесах тон задавала Центральная оперативная группа, сформированная из прибывших с Большой земли армейских командиров и партийных работников. События развивались чрезвычайно драматично. Отряды втянулись в затяжные оборонительные бои на подступах к Яман-Ташу. В связи с тем, что воинские части противника, как сообщила разведка, были сняты с фронта на ограниченный срок, была иллюзия, что стоит продержаться несколько дней и дивизии из леса уйдут. В ходе одного из боев в руки партизан попал интересный документ. «В планшете убитого командира полка оказалась карта. Когда я развернул её, то был изумлён, насколько точно нанесены на карту наши бригады, отряды, хозяйственные группы. В ней было расписано, какой полк, дивизия с какой стороны и в каком направлении проводит прочес леса. Задача была поставлена на полное уничтожение партизан Зуйских лесов. И если ориентироваться по карте, то не было ни одного квадрата леса, где бы ни ступил сапог карателя» [35, с. 143].
Над лесом появилась авиация, которая всё светлое время висела над партизанскими позициями, корректируя действия артиллерии. Там, где позволяли дороги, в лес пришли бронемашины. Только в ночь на 2 января 1944 года командование ЦОГ решилось на отрыв от противника. С горы Яман-Таш спустились в Васильковскую балку, а там началось самое страшное, сначала бомбежка, а потом в балку вошли войска.
Федор Мазурец: «Все перемешалось. Отрядов как таковых не было. Пробивались группками по 2–3 человека, кто куда может» [41].
Нури Халилов: «27-го декабря 1943 каратели начали окружать наш небольшой по территории Зуйский лес. 12 х 12 км в ту и другую сторону. По краям леса две яйлы: Караби и Долгорукловская, открытое поле, куда боевая техника заходит свободно.
По сравнению с Зуйским, Ялтинский лес составлял 50 х 50 км. Он простирался от Алуштинской дороги до Севастополя. Окружить такую большую территорию практически не возможно. Партизанам было, где маневрировать в случае прочеса.
Если раньше мы держали оборону отрядами, группами то на этот раз командование приняло решение вести партизанскую войну. В нашем отряде все были разбиты на группы по 5–6 человек
Назначили старших. Снабдили боеприпасами, по возможности продуктами питания. Всем сказали: «Найдите врага, разбейте его и убегайте. Ищите следующего, дайте бой и снова убегайте. Общий сбор назначен на 12 января на Яман-Таше. Я тоже разбил свою разведгруппу на несколько и приступил к выполнению приказа» [62, с. 168].
Алексей Ваднев: «На Новый год я был тяжело ранен. 2.01.44. Вечером ребята сделали носилки и стали спускать меня с Яман-Таша. Приказано всем идти в Васильковскую балку. Пока спускались, меня пять раз роняли. Проходили через Бурульчу, носилки сорвались, и я упал в реку, намок весь. Мокрого принесли в Баксанскую казарму. Там была печка, растопили её, с меня сняли мокрую одежду и просушили. Я всю ночь не спал, у меня была температура. В казарме лежат рядом со мной, начальник штаба моего отряда (Медведев) и начальник штаба 2-го отряда (Шаров). В Васильковскую балку падали бомбы, немецкие самолеты обстреливали её. Было сплошное избиение, слышны крики, стоны. Мне хотелось жить. Я уже видел румын. Решил ползти на коленках. Прополз метров тридцать, порвал брюки, побил коленки. Вдруг вижу, бежит Щербина Иван. Вера спрашивает: Куда бежишь, там румыны. Он спросил, где командир отряда? Она указала на меня. Он подбежал и говорит: товарищ командир, садитесь на плечи. Я засмеялся и говорю – ты меня не донесёшь. Он с яростью говорит: садитесь, я вниз снесу. Он был очень высокого роста, в плечах косая сажень, брюнет с прямым носом. Я ответил, что у меня всего одна рука здоровая, как я могу держаться за тебя. Он ответил – как удобно, так и держитесь.
Я подумал, а может быть он и в правду меня спасёт? Он стал на колени, я приладился к нему на плечи, уцепился рукой за шею. Он пронёс метров двести пятьдесят и возле оврага осторожно положил меня. Мне было холодно, я в одних носках, носки мокрые. Он сказал, что через три минуты вернётся, и убежал куда-то. Я понял, что он меня бросил. Прошло три минуты, и Иван вернулся с лошадью. Подошёл комиссар отряда. Он снял с себя пояс и помог привязать меня к лошади. С какой-то шубы отрезали кусок и замотали мне ноги, чтобы не отморозил. Мы тронулись в Шумулинскую балку.
Стали слышны голоса румын. Тогда я сказал комиссару, что меня нужно оставить здесь, иначе все погибнут. Он не соглашался, но потом нашел небольшую балочку с двумя уступами, Вера уходить отказалась. Я