Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голосеменные в массе своей мало отличались от современных; в раннем мелу они однозначно доминировали во флоре. В середине мела разнообразие и количество гнётовых, цикадовых, гинкговых и чекановскиевых начинает сокращаться, пока в конце мела они окончательно не уступили место покрытосеменным кустарникам и деревьям.
Как и в юре, многие голосеменные заново и заново изобретали «цветы» и «плоды». Например, предцветок (так его вполне официально называют палеоботаники) нижнемелового забайкальского гнётового Eoantha zherikhinii своими четырьмя «лепестками» похож на раскрывшийся плод баньяна. Росшие там же и тогда же беннеттиты Baisia hirsuta имели семянкоподобные купулы, похожие на колбочку, окружённую волосками. В озёрных отложениях множество этих «семянок» ассоциировано с отпечатками листьев с длинными тонкими листьями типа осоки. Иногда байсия считается уже покрытосеменным растением. Аптские Afrasita lejalnicoliae (они же Leguminocarpon abbubalense) из Египта и Израиля плодоносили «фруктами», похожими на кочан цветной капусты.
В готериве встречается пыльца, похожая на покрытосеменную, в барреме покрытосеменные появляются в заметном количестве, уже в апте и альбе они захватывают огромные территории и составляют до 15 % флористических остатков, в сеномане в среднем образуют до 30–40 % флоры, а в некоторых экосистемах начинают доминировать, с турона же доминируют практически везде и по разнообразию, и по численности остатков; к кампану и маастрихту флора становится практически современной (ясное дело, на взгляд неботаника, специалист-то знает, что ещё очень много чего не появилось, а что было — всё же отличалось от нынешнего). Интересно, что впервые в заметном количестве цветковые появились в пресноводных приозёрных биотопах, потом распространились по влажным равнинам, а в наименьшем количестве встречались и позже всего расселились по берегам морей.
Далеко не всегда понятно, как выглядели первые цветковые. Современные наиболее примитивные покрытосеменные на удивление разнообразны, так что по ним представить раннемеловую флору трудно. К тому же большая часть древних растений известна только по пыльце.
Одни из древнейших цветковых — Montsechia vidalii из барремского века Испании — уже не кажутся слишком уж архаичными. Плоды монтсехии похожи на сдвоенные тополиные почки. Странность монтсехии — существование двух вариантов: коротко- и длиннолистного, причём у первого многочисленные листочки облегают веточки по спирали, плотно прилегая друг к другу, а у второго они редкие и расположены супротивно. Среди тысяч образцов они никогда не обнаруживаются соединёнными на одной ветке, так что можно было бы предположить, что это два растения, однако варианты всегда ассоциированы и находятся в одинаковом количестве. Судя по всему, монтсехия была подводным растением. И внешне, и по родству она ближе всего к современному роголистнику погруженному Ceratophyllum demersum. Примечательно, что другие практически одновременные с монтсехией цветковые — несколько видов Archaefructus из Китая (в первых публикациях они озучивались как позднеюрские) — тоже были водными, хотя внешне не очень похожими растениями, так как их листочки были гораздо шире и длиннее, напоминая скорее элодею Elodea. Один из отпечатков Archaefructus eoflora включает всё растение в полный рост — от корней до плодов, а рядышком прилагается скелетик рыбки, чтобы мы не сомневались в определении экосистемы.
Учитывая, что среди современных цветковых одними из самых примитивных являются нимфейные, или кувшинковые Nymphaeanae (включая Nymphaeales; например, кувшинки Nymphaea и Victoria), а также сказанное выше про экологическое распределение древнейших цветковых, естественно предположить, что вся группа могла появиться именно как пресноводная. С другой стороны, это довольно странно, так как предки цветковых вроде бы должны быть голосеменными, а те не замечены в особой любви к воде. Как раз наоборот, голосеменные — чуть ли не самые вневодные растения из всех. С третьей стороны, речь-то идёт о мезозое, тогда могли существовать странные по нашим меркам голосеменные, и как раз нестандартные условия с минимумом конкуренции были идеальным местом для возникновения прорывных новаций. С ещё одной стороны, понятно, что водные растения просто лучше сохраняются, а самое-самое примитивное современное растение — амборелла волосистоножковая Amborella trichopoda из Новой Каледонии, составляющая амборелловых Amborellanae (включая Amborellales) и почти не поменявшаяся за 130 миллионов лет, — растёт на склонах гор, так что старая гипотеза о появлении цветковых в горах тоже имеет неплохое обоснование. Наконец, ещё одна гипотеза гласит, что первые цветковые были травами: это объясняет, отчего нам так трудно их найти и как они вышли из конкуренции с голосеменными, ведь последние травами никогда не бывают. Деревьями же цветковые стали только в альбе.
Как вы там, потомки?
В палеонтологической летописи, строго говоря, первыми появляются очень мелкие невзрачные цветочки, собранные в соцветия (сначала метельчатые и кистевидные, чуть позже — головчатые). Первоначально они вполне могли быть ветроопыляемыми, а после — опыляться двукрылыми. Это совсем не странно, если вспомнить, что цветы — производное от стробил, то есть фактически шишек, которые как раз есть ветроопыляемые собрания семязачатков.
Несколько позже возникли крупные одиночные цветы. Это может быть контритуитивно, ведь легче представить, что сначала был один цветочек, а потом он стал умножаться, превращаясь в соцветия, но реальность бывает сложнее наших упрощенческих представлений.
Одни из самых примитивных современных цветковых — австробэйлиевые Austrobaileyanae (включающие Austrobaileyales) и магнолиевые Magnolianae. К первым относятся, например, бадьян Illicium и лимонник Schisandra, ко вторым — магнолия Magnolia, лавр Laurus, перец Piper и корица Cinnamomum. В большинстве своём это лесные деревья, кустарники и лианы. Как уже говорилось, часто цветы примитивнейших покрытосеменных либо большие и яркие, либо пахучие. Такой сигнал трудно пропустить даже самым дремучим мезозойским опылителям. Между прочим, и тогда, и сейчас в этой роли часто выступали жуки, которые ещё в юре приспособились грызть и одновременно опылять предцветки беннетитов, а в середине мела применили имевшиеся навыки на цветах магнолий и кувшинок. Кстати, на большой прочный цветок удобно прицветняться.
Впрочем, цветы — штуки настолько эфемерные и так плохо сохраняются, что окончательное решение вопроса о их исходном варианте ещё впереди.
Одно из замечательных достижений двудольных цветковых — слой камбия между флоэмой и ксилемой. Камбий формирует ровные концентрические слои древесины-ксилемы, то есть годовые кольца. Кольца вставлены друг в друга, что по загадочным законам сопромата резко повышает прочность стебля. У однодольных сосуды и механические волокна древесины расположены беспорядочно, так что ствол гораздо слабее на излом. Неспроста злаки, лилии и пальмы так столбообразны и почти никогда не ветвятся, а если есть ответления, то они толстые и вертикальные, ведь иначе они отвалятся под собственной тяжестью; стебель же вынужден быть прямым или укрепляться стеблеобъемлющими листьями (все в детстве вытягивали и обкусывали травинки — вытягивали как раз из совокупности таких листьев, образующих трубочку). Кстати, из-за этого же пальмовые стволы не так уж здорово использовать в строительстве. Двудольные же могут сколько угодно изгибаться и ветвиться, образуя хитрую трёхмерную крону. А это совершенно новое пространство для жизни, совсем не похожее на практически двумерные хвойные (у которых, правда, тоже есть годовые кольца и длинные сучья, но ветвление очень уж простое — прямые горизонтальные палки на вертикальном стволе) и совсем уж столбообразные древовидные папоротники, саговники, беннетитовые и пальмы.