Абсолютно верно! А главное — кем и как использовалась? Дойдем и до этого, но сначала о некоторых вершинах в знании о предстоящей агрессии.

Па праву к их числу следует отнести следующее

1. Знали добытые британской разведкой и тогда, естественно, не предназначавшиеся для передачи в СССР оперативные планы германского командовання по разгрому Красной Армии. Эту уникальную информацию нашей разведке передал Дональд Маклейн — выдающийся представитель великолепной «кембриджской пятерки лучших агентов советской внешнеполитической разведки (см.: Очерки Истории Российской Внешней Разведки. М., 2003. Т. 5. С. 78). Более того. Документально знали, что, например, Минск должен был быть захвачен вермахтом на 5-й день агрессии! И хотя, благодаря фантастически беспрецедентному героизму и мужеству простых советских солдат, по факту это произошло только под конец 5-го дня (в ночь на 6-й день) агрессии, тем не менее любого в столбняк и оторопь вгонит то обстоятельство, чго такой «график» агрессии был запланирован еще на рубеже 1936 — 1937 гг., когда не было лаже общей германо-советской границы!

И выяснилось это, как ни странно, только в 1941 г. — во время тщательной работы лучших асов советской разведки с уже упоминавшимся выше графом Нелидовым. Странность же заключается в том, что поскольку информация Нелидова дублировала информацию 1937 г., добытую еще С. М. Шпигельгласом, то такой «график» агрессии должен был быть известен еще тогда, т. е. по данным Шпигельгласа. Странным образом это нигде и никак не отражено…

Сообщая на страницах своих мемуаров, что этот «график» агрессии вместе с иной информацией Нелидова был доложен начальнику ГРУ генералу Ф. И. Голикову в начале июня 1941 г., выдающаяся советская разведчица Зоя Ивановна Воскресенская подчеркнула, что в порядке дополнительного доказательства она привела тогда и документальное свидетельство, полученное из берлинской резидентуры НКГБ. Дело в том, что один из агентов резидентуры — железнодорожный чиновник в Берлине — передал секретный пакет, который разведчики негласно вскрыли и обнаружили там «предписание Главного военного командования Германии, обязывающее этого чиновника прибыть на станцию Минск, начальником которой он назначался, и приступить к исполнению своих обязанностей на 5-й день после начала военных действий»[188].

Попробуйте догадаться, какова же была реакция уже не столько начальника ГРУ, сколько в первую очередь первого заместителя начальника Генерального штаба генерала Голикова? Правильно, ироническое хмыкание…

Стоит ли после этого удивляться, что именно начальник Генерального штаба генерал армии Жуков лично, письменно утвердил постановление на аpecm и предание суду военного трибунала командующего Западным особым военным округом генерала Павлова Д. Г. — ведь кто-то же должен был своей головой ответить за ироническое хныканье руководства Генштаба насчет «графика» захвата Минска?![189]

Хотя, если честно, у Павлова и без того было предостаточно других грехов, свидетельствующих о фактическом предательcmвe…[190]

2. Знали также и о том, что нападение произойдет без объявления войны, причем знали фактически за две недели, соответствующая информация поступала 7, 11, 16 A 18 июня 1941 г.[191]

Кому же в голову взбрело и кто конкретно спустя 54 года, под 50-летие Великой Победы, «нарисовал» гнусную подделку в виде матерной резолюции Сталина на докладной записке разведки от 17 июня 1941 г. [имеется в виду записка наркома госбезопасности В. Н. Меркулова И. В. Сталину, В. М. Молотову и Л. П Берия — Берия в тот период одновременно являлся первым заместителем председателя Совета Народных комиссаров — с агентурным сообщением о готовности Германии напасть на СССР с указанием объектов бомбардировок и назначении начальников военнохозяйственных управлений на будущей оккупированной советской территории, № 2279/М от 17 июня 1941 г., сов. секретно (ЦА ФСБ. Ф. 3 ос. Оп. 8. Д. 58. Л. 1914 — 1916)]?!

Ведь покойный к тому моменту предвоенный начальник разведки Лубянки П. М. Фитин еще при жизни описывал это же событие в следующем виде (дело в том, что, ознакомившись с этим спецсообщением, Сталин тут же вызвал к себе и Меркулова, и Фитина). «В кабинете Сталин был один. Когда мы вошли, он сразу обратился ко мне: «Начальник разведки, не надо пересказывать спецсообщение, я внимательно его прочитал. Доложите, что за источники это сообщают, где они работают, их надежность и какие у них есть возможности для получения столь секретных сведений». Я подробно рассказал об источниках информации. Сталин ходил по кабинету и задавал различные уточняющие вопросы, на которые я отвечал. Потом он долго ходил по кабинету, курил трубку, что-то обдумывал (а обдумывать было что, так как к этому моменту Сталин уже знал, что министр иностранных дел Германии И. Риббентроп дал указание германским послам в Риме, Токио, Бухаресте и Будапеште о проведении особой акции по дезинформации, смысл которой сводился к тому, чтобы до сведения правительств этих стран была доведена информация о том, что Германия намерена «самое позднее в начале июля внести полную ясность в германо-советские отношения и при этом предъявить определенные требования»[192]. — А. М.), а мы с Меркуловым стояли у дверей. Затем, обратившись ко мне, он сказал: «Вот что, начальник разведки, нет немцев, кроме Вильгельма Пика, которым можно верить (хоть и с перехлестом сказано, но на тот момент, очевидно, по-другому и невозможно было, кстати, и это тоже можно расценивать как очередное подтверждение того, что Сталин ни на йоту не доверял Гитлеру, о чем старательно бубнил Жуков, а затем не менее старательно вторили толпы «толкователей» его лжи. — А. М.). Ясно?». Я ответил: «Ясно, товарищ Сталин». Далее он сказал нам: «Идите, все уточните, еще раз перепроверьте эти сведения и доложите мне» (цит. по газ. Правда», 8 мая 1988 г.)