Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внезапно оба старика обернулись к нему. Человек-птица сделал два шага к двери, расставив руки в перчатках.
– Я не могу её взять. Мне надо управлять больницей.
– Больница на чумном острове, куда никто не решится проникнуть, – возразили ему.
– Мне не нужна служанка.
– Она прекрасно разбирается в медицине. Вы сами видели.
Человек-птица был неумолим.
– Я категорически против. Мне пора. Я зайду к вам через неделю.
Палладио встал.
– Через неделю, – произнёс он медленно, подчеркивая каждый слог. Он подошел вплотную к врачу, так что его нос почти прикоснулся к клюву. – В присутствии камерленго, – спокойно заметил архитектор, – вы сказали, что приходите каждый день. Но это не так. Вы появляетесь раз в неделю.
Наступила неловкая тишина.
– Ему будет интересно это узнать, – стал размышлять Палладио вслух. – Какое наказание он придумает для вас?
Врач замер.
– Однако, – продолжил архитектор, – если вы возьмете Фейру…, – он заботливо произнёс её имя, – то можете являться сюда с каждой новой луной, то есть раз в четыре недели, и от меня дож точно ничего не узнает.
Человек-птица неожиданно вышел из оцепенения, схватив свою трость.
– Хорошо, – рявкнул он. – Но она должна идти прямо сейчас.
– За домом наверняка наблюдают, – предупредил Палладио.
– Водяные ворота, – предложил Сабато. – Я найду гондолу с навесом, какой обычно пользуется мой хозяин. – Он повернулся к Фейре. – Иди собери свои вещи.
Фейра помчалась на мансарду, мысли кружились в голове, как водоворот. Но думать тут не о чем – она должна идти. Вещей у неё было мало: только платье на ней, кольцо на шее, монетка на груди и желтая туфелька под кроватью, в которой позвякивали цехины, которые она успела заработать. Мгновенье спустя она снова была внизу.
Следуя за Сабато Сабатини в полной тишине, за исключением шипящего факела, Палладио, человек-птица и Фейра шли по тёмной винтовой лестнице, ведущей к месту, где Фейра ещё не бывала, так как никогда не покидала дом на лодке.
Она стояла на влажной платформе. За каменным возвышением находилась пристань; зелёный прозрачный прямоугольник воды, где в прошлые века пришвартовывались семейные гондолы и баркасы.
Сабато открыл двери на пристань, и она увидели, как к ним приблизилась черная гондола с черным навесом, преодолевая будничное движение гондол и паромов, пересекавших сверкающий на солнце канал. Дюжий человек, стоявший у весла, поднял руку и подплыл ближе, чтобы забрать пассажиров. Врач первым ступил на судно, оглядываясь направо и налево в поисках шпионов и размахивая при этом клювом.
Сабато бледно улыбнулся Фейре, как всегда не находя себе покоя, и она понимала, что ему жаль отпускать её. Палладио отвел её в сторону и ласково взял за руку.
– Надеюсь, мы ещё увидимся, и однажды ты посмотришь на мою церковь, ведь она – плод твоего ума не меньше, чем моего, – сказал он подавленно, помогая ей перейти в гондолу.
Навес закрылся, и она оказалась в темноте, клюв человека-птицы тянулся к ней, белея во мраке.
Весь путь до Фондамента Нуове Аннибал хранил молчание.
Он не проронил ни слова, когда на побережье пересадил Фейру в судно покрупнее, и переговорил только с гребцом, указав ему путь до острова. Он молчал и злился, что его перехитрили уже дважды за неделю. Для него это было внове и совершенно ему не нравилось.
Аннибал раздумывал, что же ему делать с девчонкой, но когда они доплыли до Лаззаретто, он немного остыл. Она была не из болтливых, держалась скромно и благопристойно, сидела в гондоле, словно Мария-ди-Леньо, одна из деревянных Дев Марий, которых можно найти в любой венецианской церкви.
Аннибал отвык от женского общества, с тех пор как скончалась последняя из его тётушек. Мама появлялась в его жизни лишь изредка, но он никогда не говорил о ней.
Единственное предназначение матери – конечно же, быть матерью, и, бросив его, она потерпела полное поражение.
После её бегства о ней ходили столь постыдные слухи, что ему было тяжело даже произносить её имя. Бадесса и её сестры на острове стали его единственной семьей, но они были практичны и набожны, большинство уже в преклонном возрасте, и ни одна не отличалась красотой. А внешность Фейры, напротив, явно взволновала его.
Он помог девушке сойти на пристань, затем пошёл вперед, не дожидаясь её, пока они не достигли главных ворот и ямы с поташем. «Здесь нужно пройти – осторожно», – бросил он резко, зная, что ей не нужно ничего объяснять.
Бокка стоял на своем посту возле сторожки, когда подошёл врач. Аннибал даже не замедлил шаг. «Ни слова, – процедил он сквозь зубы, зная, что старик любит пошутить. Она моя служанка, не более того».
Он дошёл до середины лужайки, затем остановился и обернулся так резко и неожиданно, что Фейра чуть не наткнулась на его клюв.
– Как твое имя?
– Фейра Адалет бинт Тимурхан Мурад.
– Где ты училась медицине?
– У Хаджи Мусы, главного врача во дворце Топкапы в Константинополе.
– Ты была его помощницей?
– Я была врачом, – поправила она с достоинством.
Он молчал, пораженный, ведь в этих краях кроме повитух и тех, кто был готов избавить женщину от нежеланного ребенка или нежеланного мужа с помощью яда, женщины не допускались к медицине.
– Как ты попала в дом Палладио?
Некоторое время девушка обдумывала ответ.
– На корабле, – сказала она осмотрительно. – Мой отец был морским капитаном, и он… заразился чумой. Она хорошо говорила по-венециански, но с глубоким, чарующим акцентом. – Я лечила его, когда мы прибыли в Венецию, но он скончался. Я искала работу в доме архитектора, и он приютил меня.
Аннибал не выразил никакого сочувствия, сразу перейдя к практической стороне дела.
– Ты не заразилась?
– Я чуть не умерла от чумы на борту корабля, но мои нарывы лопнули, и я выжила.
– Так значит – у тебя была эта зараза, и ты выжила.
– Да.
– А твой отец нет.