ухнул – прямо в бурлящий залив.

Так лежал он в водице и, боясь раствориться,

свою жизнь поминал и Луну.

Но как раз тут баркас, рыбаки тут как раз –

потому не пошел он ко дну!

Из воды неводок его вверх поволок –

так он в лодку с уловом попал:

Его хлипкое тело было зелено, бело

и мерцало, как мокрый опал.

А когда б рыбаки б не ловили там рыб?

А когда бы не сеть, а крючок?

«Есть тут город немалый, в нем же двор постоялый, –

говорят, – там проспись, старичок!»

В этот час неурочный в темноте полуночной

только колокол на маяке

Возвестил похоронным гулким звоном об оном

прилетевшем с Луны старике.

И – ни хлеба, ни соли, ни жаркого тем боле!

До зари пробродил наш лунарь:

Вместо пламени – сажа, вместо озера – лужа,

вместо солнца – коптящий фонарь,

И нигде нет людей, ни веселых затей,

и никто ни о чем не поет,

Только храп из домов – видно, спать он здоров

на заре, этот смертный народ.

Он и в двери стучал, он стучал и кричал –

все напрасно, повсюду молчок,

Двери все на запор. Но вот видит он двор

постоялый, в окне огонек.

Бряк в стекло! Но на стук дверь открылась не вдруг:

«И кого там опять принесло?»

«Не найдется ль огня и вина для меня,

древних песней прекрасных зело?»

А хозяин в ответ: «Чего нет, того нет!

Заходи, коль сойдемся в цене,

Мы берем серебром, мы и шелком возьмем,

так и быть, – пригодится жене».

Чтоб ступить за порог, отдал он поясок,

отдал он серебро и был рад

Все отдать жемчуга за тепло очага,

за все прочее – больше в сто крат!

Вот так Лунный Дед был разут и раздет,

отдал плащ, башмаки и венец,

Чтобы сесть в уголке при разбитом горшке

и чего-нибудь съесть наконец.

Так сидел он над плошкой, деревянною ложкой

скреб холодной овсянки комок.

Поспешил Лунный Дед! Новогодний обед

не готов – и сливовый пирог.

Печальный Тролль сидел в Холмах,

печальные пел песни:

«На всей земле – увы и ах! –

я одинок, хоть тресни.

Давно ушла моя родня,

ушла навек – о горе!

Остался я, последний я

от Бурных Гор до Моря.

Не златокрад, не мясояд,

и пива не хочу я,

А все же хоббиты дрожат,

мою походку чуя.

Ах, если б я бесшумно шел!

Другие ноги мне бы!

А так я весел, я не зол

и печь умею хлебы.

Всю Хоббитанию пройду, –

подумал Тролль, – но тихо,

И друга, может быть, найду,

а то без друга лихо!»

Он от Холмов всю ночь бежал,

обувши мехом пятки, –

Никто не слышал, не дрожал,

не драпал без оглядки.

На зорьке в Норгорде народ

еще зевал спросонку.

Бабуся Бамс идет, несет

с печением плетенку.

«О, мэм, – сказал он, – здрасьте, мэм!» –

и улыбнулся мило.

Не «мэм» ей слышится, а «съем»…

И вот что дальше было:

Услышав этот страшный глас,

Старшой Горшок с испуга,

Весь красный, лезет в узкий лаз,

да пузо лезет туго,

Бабуся Бамс – домой, под стол,

забыв свои печенья,

А Тролль руками лишь развел,

сказав: «Прошу прощенья!»

Визжит свинья, блажит овца

и гусь гогочет тоже

При виде тролльего лица,

сказать точнее – рожи.

Тут фермер Хряг свой эль пролил,

тут Биллов Лай без лая

Пустился прочь, а следом Билл –

бежали, жизнь спасая.

Сидит у запертых ворот

печальный Тролль и плачет,

А юный Перри, он идет,

к нему подходит, значит,

И хлоп по шее: «Не дури!

Тебе, коль ты верзила,

Снаружи лучше, чем внутри…»

И вот что дальше было:

Смеется Тролль: «Отныне мы

друзья, как понимаю!

Давай, поехали в Холмы,

ко мне на чашку чаю».

А Перри вроде как струхнул,

но, севши на закорки,

Он крикнул: «Ну!» – ногами пнул –

и замелькали горки.

Потом, как маленький, сидел

у Тролля на коленке,

Не столько пил он, сколько ел

ватрушки, пышки, гренки,

Калач, кулич, большой пирог

и маленькую сдобу –

И съел он все, что только мог,

но это все – на пробу.

Трещал огонь, и чайник пел,

штаны по швам трещали,

Тролль улыбался, Перри ел,

немного помолчали.

И Тролль сказал: «О чем бишь речь?

Ах да! Тебя в учебу

Возьму, и сам ты будешь печь

и черный хлеб, и сдобу!»

Спросили Перри, где он был,

что стал такой дебелый?

А он ответил: «Чай я пил

и хлебушек ел белый».

Спросили: «Где же задарма

нальют такого чаю?»

Но Перри был не без ума,

сказал: «Я сам не знаю!»

А Джек сказал: «Я видел сам,

как Перри в чистом поле

Скакал верхом вон к тем Холмам,

скакал верхом на Тролле!»

И все – кто пеший, кто верхом –

они пошли толпою,

И видят: холм, в холме же –

дом, дым вьется над трубою.

«О милый Тролль, ты испеки, –

они стучатся в двери, –

Да, испеки, нет, испеки

нам сдобного, как Перри!»

А он в ответ: «Не будет вам

ни хлеба, ни застолья!

Я хлеб пеку по четвергам

для Перри лишь и Тролля.

Ступайте прочь! Мне не до вас!

Не стойте зря у двери!

Ведь то, что я вчера припас,

вчера же слопал Перри!

Бабуся Бамс, и Хряг, и Билл,

вчера, по крайней мере,

О хоббиты, я вас любил!

Теперь люблю лишь Перри!»

На сытных троллевых харчах

отъелся Перри! Вскоре