— Ты, дурак, я не мертвец! Меня перенесла в будущее волшебная машина. Я могу возвращаться в свое время только в таком виде. Ха! Ты довел меня, милорд! Я заслуживал лучшего!

— Машина перенесла тебя в будущее?

— Ага, милорд. На сотни лет вперед. Я видел такое, от чего у тебя волосы встали бы дыбом… И теперь я уже богач!

Лорд Льюксон онемел и в изумлении смотрел на Дегтярника. Если бы Дегтярник не был так зол, он заметил бы вспышку страстного желания и хитрости, внезапно промелькнувшую на лице лорда Льюксона.

— Сразу должен сказать тебе, Синекожий, что я не могу поклясться, что вы с Гидеоном братья. Это всего лишь предположение.

— Так брат мне Гидеон или нет?

— Без тщательного расследования я не могу ни утверждать этого, ни отрицать. И увы, лесник, который об этом рассказывал, — мертв.

— Мертв!

— Несчастный случай. Насколько мне известно — неожиданная встреча с браконьером.

— Не играй со мной, милорд!

— Право слово, зачем я стал бы с тобой играть?

— И все же в тот день, когда ты нанимал меня, тебе было известно, что, возможно, Гидеон Сеймур и я — братья!

Лорд Льюксон не отвечал.

— Не отрицаешь этого?

— Ах, как же прошлое держит нас у себя в рабстве! — ответил лорд Льюксон. — Даже если бы ты и Гидеон БЫЛИ братьями — это хоть на йоту изменило бы твою жизнь?

— Но почему ты мне не рассказал о такой возможности, будь прокляты твои глаза! — зашипел Дегтярник. — Правду, милорд!

Лорд Льюксон открыл было рот, но тут же закрыл его. Губы его стали подергиваться.

— Меня это забавляло…

Дегтярник хрипло засмеялся.

— Я тебе верю! Какое ты должен был получать удовольствие от этого секрета в день скачек… натравить брата на брата… Я ведь мог его убить!

— Говорю же тебе! Это всего лишь предположение! — И лорд Льюксон нагло добавил: — Но какое удовольствие было бы видеть самоуверенное лицо Гидеона при известии о том, что в его венах течет твоя черная кровь.

Дегтярник отскочил со словами:

— Кровь есть кровь, милорд, и скоро мы увидим цвет твоей крови!

Дегтярник сильно, со злостью ударил лорда Льюксона, но его бывший хозяин не помчался вверх по лестнице, как должен был бы сделать. Дегтярник почувствовал, что кулак провалился в подбородок его жертвы, как в желе. Он тут же с отвращением выдернул кулак обратно. Лорд Льюксон непроизвольно рыгнул. Его слуга задел корни зубов и оцарапал когтями десну. Лорд еще больше побледнел и начал ощупывать подбородок, проверяя, все ли в порядке. Дегтярник потрогал свою правую руку, но не почувствовал никакой боли. «Значит, — подумал он, — в этом виде меня невозможно победить, но зато и я не могу нанести никакого ущерба противнику…» Он с отвращением посмотрел на лорда Льюксона.

— Я часто слышал, что Гидеон Сеймур — это твоя совесть. Неудивительно, что ты хотел его убить.

Продолжая почесывать подбородок, лорд Льюксон обдумывал слова Дегтярника. Мужчины молча смотрели в глаза друг другу.

— Слушай, Синекожий, давай не будем ссориться. Гидеон обладал редким талантом карманника. Но его переход к праведной жизни был совсем некстати, и я потерял значительную сумму — и, более того, я просто не мог допустить, чтобы он отказался заниматься своим делом. Но все хорошо, что хорошо кончается, и с твоим возвращением закончились и мои беды. У тебя такая хорошая репутация. По правде говоря, без тебя я не мог как следует управлять своими делами…

Дегтярнику было наплевать на эти похвалы — он не доверял бывшему хозяину. Интересно, что теперь у него на уме? Милорд такой же ненадежный, как и всегда…

— У меня не было известий о Гидеоне с тех пор, как он спасся из Тибурна, — продолжал лорд Льюксон. — Может, волшебная машина и его перенесла в другое время?

— Нет, он остался здесь с мастером Питером Скокком. Это я отправился в будущее вместе с мисс Дайер и ее отцом.

— Значит, мальчик все еще здесь! Занятно!.. И машина у тебя?

— Нет…

— Тогда как…

— Я могу, растворившись, вернуться сюда, но только на короткое время. Я все равно должен возвращаться в будущее.

— Так же, как это проделывали мисс Дайер и мистер Скокк! Но машина позволяет тебе путешествовать из одного века в другой по твоему желанию?

— Выходит так…

— Тогда ты должен тщательно исследовать это искусное устройство!

— Я ничего в этом не понимаю! — разозлился Дегтярник. Он начал ощущать, как его что-то тянет. В него вцепились невидимые силы. — А теперь, милорд, я должен попрощаться. Думаю, ты не поскупишься, отдашь мне эти ничего не стоящие гравюрки как компенсацию… Ты был не прав, скрывая от меня эту тайну…

Лорд Льюксон засмеялся.

— Хочешь сказать, что в будущем ценятся картины мистера Хогарта? Возьми их, Синекожий! Я хочу как следует расплатиться за то плохое, что сделал тебе. Я всегда восхищался тобой, и, думаю, ты заслуживаешь лучшего…

Дегтярник почувствовал боль, скривился и вцепился в картины, успев прошептать:

— За это я смогу купить дом в два раза больше, чем Темпест-Хауз.

Он прикрыл веки, и блестящие спирали закрутились перед глазами. Он начинал растворяться. Лорд Льюксон, вытянув руки, кинулся к бывшему слуге, который становился все более прозрачным. Дегтярник слышал, как лорд зовет его, но будто бы издалека:

— Обещай, что еще вернешься, Синекожий! Я тоже жажду увидеть будущее! Если ты согласишься мне помочь, я сделаю заказы всем художникам Лондона! И я горы сверну, чтобы выяснить, каковы истинные отношения между тобой и Гидеоном Сеймуром. Только скажи слово, и все будет сделано!

Доктор Дайер сдержал обещание, данное мистеру Скокку в Миддл-Харпендене. Он немедленно связался с миссис Скокк и объяснил, что ее муж находится вместе с Кэйт в середине восемнадцатого века, где разыскивает Питера. Миссис Скокк бросила трубку и залилась слезами. Но когда в течение двенадцати часов ее муж так и не позвонил, она все-таки позвонила Дайерам. Мать Кэйт подтвердила слова мужа и устроила миссис Скокк разговор с доктором Пирретти в Штатах. Разговор состоялся не сразу, поскольку доктор Пирретти должна была переключиться на тайную телефонную линию, чтобы избежать прослушивания.

И теперь мать Питера стояла у окна гостиной, сжимая телефонную трубку и уставившись на солнечный Ричмонд-Грин, а доктор Пирретти повторяла то же самое, что рассказывал доктор Дайер. Миссис Скокк не сомневалась ни в ее искренности, ни в раскаянии профессионала, высказанном доктором Пирретти, и, несмотря ни на что, даже испытывала теплые чувства к ней.