– А…

– Говорят, все доты соединены друг с другом.

– Ну, все – не все, а из нашего можно попасть в соседний.

– Ты сгоняй туда-обратно, хорошо?

– Зачем?

– Проверь, как там с провиантом и боеприпасами. Посмотри, может, кто живой остался и теперь не знает, что делать дальше. Понял?

– Так точно!

– Тогда выполняй!

– Есть, товарищ лейтенант!

20

Сержант Перов открыл бронированную заслонку и ахнул. Увиденная через амбразуру картина поразила его до глубины души: в ста метрах справа двое воинов родной Красной армии с поднятыми руками покинули крайнюю траншею оборонительного пояса и направились прямиком к немецкой бронемашине. Следом за ними появился рядовой Баранбаев, у которого были связаны за спиной руки, и еще трое бойцов, толкавших Толгата в спину.

– Командир, иди быстрей сюда.

– Ну…

– Взгляни на эту стыдобу. Такого ты еще не видел!

– Соблюдайте субординацию, товарищ сержант, и впредь обращайтесь ко мне только на «вы».

– Есть!

Клименко прильнул к перископу и выругался:

– Все, братцы… Теперь нас выкурят как пчел из улья. Старшина Семенов!

– Я! – бодро рявкнул немолодой воин.

– Как у нас с харчами?

– Полный ажур!

– Значит, с голоду не сдохнем?

– Никак нет, товарищ лейтенант.

– Скоро здесь будут немцы. Так что покидаем укрытие – и в леса! Карта у кого-то есть?

– Так точно! – подтвердил Перов. – Только зачем она нам? Где находится восток, я вам и без карты покажу!

– Не умничайте, сержант.

– Есть не умничать, командир!

21

В семье Павелко, да и на всей Волыни, как, впрочем, и в соседней Галиции, весть о провозглашении независимости восприняли с восторгом.

Как только националистические агитаторы сообщили об этом по радио, люди вышли на улицы и устроили массовые гулянья.

Однако эйфория быстро прошла.

Ибо немцы и не думали отдавать власть!

Более того, они, как и большевики, не допускали малейшего свободомыслия.

И вводить новый экономический порядок, о котором вовсю трубили шакалы Геббельса, не торопились!

Оккупанты не только не дали крестьянам обещанной земли, но и не стали рушить ненавистные колхозы: когда имущество в общественной собственности, его легче реквизировать!

Андрей, ухмыляясь, со стороны наблюдал за тем, как его ровесник – уроженец соседнего хутора – чуть ли не двухметровый парубок с желто-блакитной повязкой на рукаве длинного черного пиджака явно с чужого плеча, забравшись на деревянную лестницу, неуклюже пытался сорвать вывеску «Школа», чтобы прибить вместо нее новую – «Комендатура». Другой служака снизу по команде подавал товарищу то инструмент, то гвозди.

Увлекшись, Клименко не заметил, как к нему подкрался дядя Коля, и вздрогнул, когда тот положил руку на плечо.

– Ну, чем занят, сынок? (Иначе племянника Павелко никогда не называл, тем самым одновременно отдавая должное Андрею, искренне полюбившему новых родителей, и подчеркивая его равноправное положение в семье.)

– Да вот. Наблюдаю за становлением новой власти. Немчуки смылись, а холуи остались!

– Ничего. С ними мы сами управимся!

В это время к доблестным служителям только что созданной украинской народной милиции, в задачу которых поначалу входило лишь выполнение функций участковых, подошел дородный круглолицый дядька лет пятидесяти. До войны он жил в районном центре и почти не появлялся на «малой родине», поэтому ни имени, ни фамилии его Клименко не знал, в отличие от своего дяди, проведшего с незнакомцем все детство.

– Староста! – уважительно подчеркнул Павелко.

– Доброго дня, Грыцько Иванович, – в один голос протянули доблестные служители нового правопорядка.

– Доброго… Доброго…

– Списки принесли?

– Так точно!

– Давай сюды! – Тот, который наконец-то прибил вывеску, спустился на землю и начал читать по слогам: – О, дывиться, кумэ… Он и мою семью не забыл… Ваврищук Мария Васильевна, двадцать шестого года рождения, Иосиф Васильевич – двадцать четвертого… Скажи, Иуда, для чего это делается?

– Моя задача только составить списки! – огрызнулся представитель местного самоуправления.

– А ну, кумэ, дайте мне эту бумаженцию! – приказным тоном распорядился второй «милиционер», видимо, старший в этом дуэте. – Ты ба! Тут даже я есть! Брюховец Юхим Кириллович. – Он достал карандаш и на всякий случай вычеркнул свою фамилию. – Вот теперь порядок!

22

Подчиненные лейтенанта Клименко организованно покинули бункер и рванули лесами на восток, обходя стороной все отмеченные на карте населенные пункты. Фашисты долго преследовали пограничников, но, раз-другой задержавшись у очередного непроходимого болота, каких на пути их следования оказалось многочисленное количество, вскоре решили отказаться от бесперспективной затеи.

Порой где-то совсем рядом раздавались чьи-то голоса, однако вступать в контакт с какими бы то ни было людьми пограничники долго не решались – благо продовольствия у них оставалось достаточно, и острой необходимости в срочном налаживании отношений с местным населением пока не возникало.

Приближаясь к очередному хутору, Алексей снова и снова припадал к биноклю, пытаясь обнаружить хоть какие-то признаки присутствия своих или чужих войск, и каждый раз напрасно!

Казалось, что жители Полесья вообще ничего не знают о начавшейся войне; они, как и прежде, пасли скот, косили траву, собирали грибы и ягоды.

Однако в то, что враг повержен и бои ведутся на территории противника, Клименко уже не верил – слишком часто в небе появлялись гитлеровские самолеты, идущие в одном направлении с его отрядом. А раз так – выйти к своим будет непросто. Следовательно, лучше остаться в тылу, искать дядю, Андрея, чтобы не положить весь личный состав при переходе линии фронта!

23

В середине июля в село вернулась семья Березиных. Длинную колонну уходящих в глубь советской страны граждан фашисты остановили под Острогом[86]. Просто вышли наперерез беженцам из леса и скомандовали: «Век!»[87]

О том, что Наталья – дочь, а ее больная мама, соответственно, – жена красного командира, никто в обозе не ведал.

Зато в деревне все знали, кто они на самом деле! Сочувствующие новой власти сельчане сразу же просигнализировали куда следует.