— Милый, милый, милый… Иди ко мне! Обволакивающее дыхание было притягательным, твердые соски касались солнечного сплетения, волнами ходил вспотевший живот. Она хватала его руки, заставляла гладить ее, ласкать… И было жестоко не давать ей того, чего она так жадно хотела, не по-мужски было отталкивать женщину, злоупотреблять безумством стихии и чинить примитивный допрос. Но избрав себе шпионское ремесло, она поставила на этой стихии крест.

— Кто ты? — спросил он, сдерживая ее тело. — Как тебя зовут?

— Лариса… Хочу тебя! Не держи мои руки.

— Лариса, тебе будет хорошо, — пообещал он. — Слушай меня… Тебе нравится твой новый муж? Этот, лысый?

— Презираю!.. Меня тошнит от него! Первый парень на деревне! Полудурок, жизнерадостный рахит!

— Зачем же пошла за него замуж?

— Алик приказал… Дай мне руку! Сюда, сюда, ласкай вот так…

— Алик — его настоящее имя?

— Настоящего имени не знаю… Алик Мангазов! Алик!

— Ты была с ним? Он хороший мужчина? — Что-то вроде ревности шевельнулось у Грязева.

— Ему не нужны женщины… Он любит мальчиков… Какое сильное у тебя тело! Ты прекрасен, как молодой бог!

— Где служит Алик?.. Ну, сейчас ты все получишь, все тебе дам. Ты умрешь от восторга… Говори, где служит Алик?

— В центре подготовки Шамиля…

— Шамиль — это имя?

— Нет, центр подготовки.

— Где он находится? — Грязев прижал ее к постели. — Говори, говори.

— В Турции… Я там еще не была, но поеду…

— Кого готовят в этом центре? Это разведшкола?

— Нет, там готовят воинов, наследников великого Шамиля… Почему ты не ласкаешь меня? Зачем ты меня мучаешь? Ты садист?.. Нравится мучить женщин?

— Нравится, — прошептал он. — Кому принадлежит центр подготовки? Кто создал его? Турки? Мусульмане?

— Генерал Дудаев.

— Умница! — похвалил он. — Ты самая сексуальная женщина на свете… Зачем Алику понадобился этот лысый?

— Он специалист по диверсионно-разведывательной работе.

— Ты повезешь его в Турцию?

— Да, он подписал контракт… О, какой ты садист! У меня никогда не было садистов… Говорят, они самые сильные мужчины…

Грязев резко вскочил, оставив ее на постели, швырнул в распахнутые руки подушку. Он и в самом деле боялся сделаться садистом, поскольку чувствовал желание ударить ее, схватить за волосы, бросить на пол. И это уже было не от воздействия психотропика…

Он не помнил, когда подписал контракт, тем более не знал, каковы его условия, что обязались стороны и какая ответственность наступает в случае невыполнения его пунктов. По всей видимости, серьезная: эти люди не обходились полумерами, уговорами, силой убеждения. Они предпочитали вещи более суровые, но, несмотря ни на что, Грязев не собирался ехать в Турцию и обучать там неких наследников великого Шамиля. Надо было бежать отсюда немедленно, пока не появился Мангазов и пока его законная жена тискает в постели подушку. Он натянул спортивный костюм — своей одежды нигде не оказалось, — не включая свет в передней, обследовал запоры на стальной двери…

Хозяин этой «клиники» предусмотрел все: дверь имела внутренний сейфовый замок. Искать в потемках ключ — если таковой был в квартире — безнадежное дело, спускаться из окна двенадцатого этажа по гладким, облицованным плиткой стенам — голливудский трюк. Придется еще раз возвращаться в спальню к жене… А оттуда беспрестанно доносился режущий душу стон и сдавленный крик. Выпущенный из сосуда джинн требовал бесконечного удовлетворения…

Законная жена висела на двери, взявшись за обе ручки и пропустив ее между ног. На белеющем во мраке лице чернел страстный полуоткрытый рот и вздувшиеся ноздри.

Он не смог выдержать этого, оторвал ее от двери и положил на тахту. Она уцепилась за него руками и ногами, что-то пыталась говорить, но из горла вырывался лишь долгий крик, очень похожий на крик ночной птицы.

Спрашивать, где ключ от входной двери, не имело смысла. Да и язык бы не повернулся…

В тот момент, которого она так желала и к которому стремилась, Лариса потеряла сознание. Лежала словно мертвая, раскинув руки и ноги, в позе самоубийцы, прыгнувшего со скалы в пропасть, безвольная и раздавленная. Грязев включил ночник, поднес зеркало к ее полуоткрытым губам — дышала и зрачки реагировали на свет. Он смочил салфетку коньяком, отер ее лоб и виски, область сердца. Лариса шевельнулась, с трудом подтянула ноги к животу, сжалась в комок — обморок перешел в глубокий сон.

Грязев вылил остатки коньяка «Двин» в раковину, налил в бутылку другого, без зелья, и оставил на подносе. Если психотропик и имел какой-то привкус, все равно вряд ли кто-то решится его пробовать. Он сел возле спящей и непроизвольно стал гладить по волосам. Было жаль ее, но не настолько, чтобы ехать за ней в Турцию. Он прикинул, чем можно поковыряться в замке, — и этому когда-то учили, правда, не пригодилось: на практике это легче делать пластиковой миной или гранатой. Побродив по квартире, он скоро успокоился: как-то уж не с руки бежать от женщины. Одно дело — отомстить разведчику, и другое — пользуясь беспомощным состоянием, уходить из-под ее надзора. Голубой Алик спросит круто, а она и помнить-то ничего не будет. Лучше уйти от Алика на его глазах, тем более впереди — свадебное путешествие, дорога — самая благоприятная обстановка…

Лариса очнулась через час, на улице светало и начинался дождь. Грязев поцеловал ее вялую руку, сделал вид, что пытается приласкаться, хотя ощущал отвращение.

— Не хочу, — проговорила она одними губами. Глаза смотрели мимо, перебегали с предмета на предмет — что-то усиленно вспоминала…

— Ты прекрасна, — пробормотал он, словно выплюнул битое стекло. — Ты самая очаровательная на свете…

— Дождь идет, — сказала Лариса. — Утро… Мы едем в свадебное путешествие.

— Ты счастлива? — заулыбался он. — О, ты в предвкушении, да? Представляешь: белый пароход, море, чайки… Что там еще?.. А почему ты не принесла мне кофе? Хочу кофе!

Она посмотрела выразительно: еще не могла скрыть своих истинных чувств к «лысому». И тут же опомнилась, исправляя ошибку, погладила его по голому черепу:

— Прости, милый… У меня почему-то болит низ живота. Такая сильная боль… Не знаю почему.

Память у нее отшибло напрочь. Грязев дотянулся и погладил живот:

— Сниму боль… У меня волшебные руки!

— Может быть, я забеременела? — вдруг предположила она.

— Это было бы замечательно! — подскочил он. — Ты бы родила мне…

Поворачиваемый в железной гулкой двери ключ был слышен на всю квартиру, как своеобразный сигнал. Лариса вмиг забыла о боли.