– Ага, потому Ленин и расхваливал умников с еврейской кровью, – сказал бывший владелец советских заводов. – Это он, значит, сам себя расхваливал. Ну а как насчет Гитлера?

– Говорят, тоже…

– Говорят, что кур доят. – Человек в шляпе сдвинул свою шляпу на затылок. – Я в лагерях столько всякого наслышался. Мне один троцкист божился, что во время Великой Чистки в НКВД был какой-то сверхсекретный 13-й отдел. Такой секретный, что даже в самом НКВД о нем никто не знал. Ведь потом самое НКВД почти все перестреляли. Так это была работа этого 13-го отдела, который якобы не существует.

А другой троцкист клялся, что в этом 13-м отделе вся охрана из глухонемых. И что на допросы там водили в голом виде. Представляешь себе, ведут Зиновьева, Бухарина или Рыкова – мозги революции – голяком по коридору. Привяжут веревочку за конец и ведут. И перед следователем сидишь голяком, как у доктора. И следователи были, как доктора, в белых халатах. И этот следователь тебя голенького осматривает: будто у тебя на теле какие специальные приметы. И первым делом смотрит на конец…

– Как на партбилет, – вставил Чарли Чаплин. – Понятно. Особенно у троцкистов.

Между столами бродил подвыпивший нищий и, подыгрывая себе на гармошке, напевал концлагерную песенку:

Товарищ Ста-алин, вы большой уче-еный,

Во всех нау-уках знаете вы толк.

А я просто-ой советский заключе-енный,

И мой това-арищ – се-ерый брянский волк.

Человек в шляпе, когда-то мечтавший о золотом коммунистическом сортире, теперь подвел итог:

– Да-а, чтобы обещать людям золотой сортир, а потом говорить, что 9/10 этих людей можно перестрелять, – для этого действительно нужно быть сумасшедшим. Вот мы и видим результаты – на собственной шкуре…

А пьяненький нищий запел:

То дождь, то сне-ег, то мошкара над на-ми,

А мы в тайге с утра-а и до утра-а.

Вы там из искры разжигали пла-амя,

Спасибо ва-ам – я греюсь у костра.

Бывший владелец советских заводов, что обещал Ленин, тяжело закашлялся и хрипло сказал:

– Говорят, что теперь Сталина рядом с Лениным в Мавзолее положат. Если б в мире была справедливость, то Сталина нужно б было бросить в тот золотой сортир, что обещал Ленин. Чтоб каждый мог воздать ему по заслугам. По мощам и елей. Вот это была б диалектика.

– Да, идея неплохая, – согласился худой человек с усталым лицом и в потертом солдатском ватнике, который до этого молча сидел над своей кружкой с пивом. Из-под ватника у него выглядывали нашивки инвалида на старой солдатской гимнастерке.

Пьяненький нищий, что бродил между столами, снял шапку и стал собирать пожертвования. Потом он остановился около инвалида с усталым лицом и с непринужденностью простых людей тронул его за плечо:

– Чтой-то ты, горемыка, приуныл, словно и взаправду отца родного потерял? Сидишь горюешь, как сирота казанская. Давай я спою тебе что-нибудь такое, веселенькое. Чтоб у тебя на сердце полегчало. Ну, давай заказывай…

Человек в шляпе угрюмо надвинул свою шляпу на лоб и задумчиво, как несбывшуюся мечту о золотом сортире, размазывал пальцем разлитое по столу пиво. Пьяненький гармонист, получив заказ, растянул свою гармошку и простуженным голосом затянул:

Полюбил-ил всей душой я деви-ицу,

За нее жизнь готов я отда-ать…

Полуинтеллигент в кепке положил голову на мокрый стол и мирно спал. Чарли Чаплин качал головой в такт песне и чему-то печально улыбался.

Бирюзой разукра-ашу светли-ицу,

Золотую поставлю крова-ать…

Саботажник, что сидел в концлагере вместо быков, сыпал в пиво соль и сосредоточенно наблюдал поднимающиеся кверху пузырьки. Из громкоговорителя над стойкой доносились обрывки траурных речей.

Разукра-ашу ее, как картинку,

И отда-ам это все за любо-о-овь…

Мрачный дядя в калошах на босу ногу перешел с пива на водку. Он вытащил из кармана пол бутылку и потягивал ее прямо из горлышка. А гармонист дребезжащим, голосом пел старую песенку про обманутую любовь:

Но если в сердце сомне-енье вкрадется,

Что краса-авица мне неверна-а-а…

В душном воздухе пивной волнами ходил запах мокрых валенок и талого снега, табачный дым и пьяный разноголосый гомон. Гармонист растянул свою гармошку до отказа:

В наказа-анье весь мир содрогне-ется!

Ужасне-ется и са-ам сатана-а-а!

Мечтатель в шляпе потянулся и зевнул. Инвалид с усталым лицом молча дал гармонисту на пиво, нахлобучил старую шапку-ушанку, кряхтя поднялся из-за стола и пошел к выходу.

Хотя и наступил март, но на московских улицах было еще по-зимнему холодно. С крыш и карнизов угрожающе свисали тяжелые сосульки. Дворники лениво счищали с тротуаров грязный лед и мусор, накопившийся за зиму под снегом. Первыми почувствовали приближение весны бесшабашные воробьи. Они хорохорились на крышах и спорили, как делегаты Объединенных Наций, решая мировые проблемы, которые от них не зависят.

Пока воробьи на крышах решали свои воробьиные проблемы, под одной из этих крыш, в секционном зале кремлевской больницы, стояла большая эмалированная ванна, в которой обычно купали больных и где санитарки попутно стирали свои чулки. Теперь за неимением другого подходящего сосуда эта ванна была наполнена раствором формалина.

В этом растворе в ожидании бальзамирования одиноко мок голый труп старого человека с желтой, сморщенной кожей. Никто не опустил ему веки, и мертвые глаза трупа бессмысленно смотрели в потолок. Из оскаленного в предсмертной судороге рта выглядывали кривые и пошлые зубы, как будто этот человек боялся ходить к дантисту. Чтобы тело не поднималось на поверхность, к шее и ногам для груза были привязаны булыжники. Такие булыжники москвичи, что попроще, употребляют для груза в бочках с квашеной капустой.

Собственно, это был не настоящий труп, а остатки трупа, приготовленные для бальзамирования. Вскрытая грудная клетка и выпотрошенная брюшная полость немного напоминали что-то вроде освежеванного барана, что висят на крюках в мясных лавках. Для бальзамирования необходимо, чтобы вены наполнились формалином. А для этого из трупа нужно выпустить всю кровь, как в кошерной мясной. Потому все тело старика было обработано кошерным способом и носило густые следы анатомического ножа.

На секционном столе были аккуратно расставлены банки с препарированными частями тела. В одной из этих банок плавал в формалине мертвый мозг, который еще недавно правил половиной мира. А в другой банке болталось еще что-то бесформенное. Когда медсестры и санитарки проходили мимо, они с любопытством косились на эту банку, потом отворачивались и хихикали.

Рядом стоял и внимательно рассматривал результаты своей работы генерал-майор медицинской службы, еще сравнительно молодой человек в роговых очках и в белом халате, из-под которого выглядывала форма МВД. Когда на соседнем столе зазвонил телефон, он снял окровавленные резиновые перчатки и подошел к аппарату: