Вот такой живет в Коломне солнечный старик.

Что же касается жульнической сущности и скандальности творческих персонажей, то Ефим очень скоро перестал на это реагировать. В конце концов, эту публику тоже частенько обижали, а то и просто откровенно надували.

У того же Валекова неведомый германский галерист – наш бывший соотечественник отобрал полсотни лучших полотен периода пятидесятых-шестидесятых годов и увез их на Запад, пообещав, конечно, сразу после продажи вернуть деньги. Прошло лет пятнадцать уже, но деньги Валекову так и не поступали.

А сам Ефим – разве не злобная акула капитализма? Нет, упаси бог, он никогда не обманет художника – впрочем, как и любого другого человека. И обязательно выполнит все им обещанное. Но разве с нравственной точки зрения безукоризнен прием, когда Ефим является к художнику с «котлетой» денег и ставит его в ситуацию «или-или»? При этом художников вокруг – до черта, а «котлет» денег – мало.

Нет, не стоит кидаться камнями, коли ты живешь в доме со стеклянными стенками.

Единственное, что поначалу сильно огорчало Береславского: почему у него эти явные шедевры потом так никто и не покупает? Теперь-то понял. Для коммерческого успеха обязательно нужно несколько условий.

Первое – просто время. Вокруг тебя и твоей галереи должно образоваться некое количество состоятельных людей, готовых поверить в высокое качество предлагаемого тобой «продукта». А это процесс небыстрый, особенно если ты не потомственный галерист.

Второе – это «оправа» продаваемого продукта: рекламный принт, выставки, статьи в прессе, презентации. В общем, весь тот привычный пиар-фонтан, который, ровно так же, как свита делает короля, делает живописца известным, а его произведения – желанными и дорогими.

И третье – самое главное, хотя и дошло до сознания Ефима самым последним.

Прежде всего промоутеру нужно найти своего художника. И это самое сложное, потому что по-настоящему свой художник должен соответствовать сразу нескольким важным критериям.

Для начала свой художник просто обязан быть любимым автором галериста. Иначе невозможно тысячу раз подряд с одинаковой искренностью расписывать тысяче потенциальных клиентов все его несомненные достоинства. Однако и это, как говорят математики, лишь необходимое, но недостаточное условие промотируемости автора.

Еще очень нужно, чтобы автор был трудолюбив и плодовит.

Даже не так. Нужно, чтобы у промоутера в каждый момент времени имелся достаточный запас готового к предложению продукта. Это положение понять несложно, так как здесь все – без отличий от любой другой области маркетинга, например, торговли холодильниками или автомобилями. Хочешь оценить накладные расходы, увеличивающие себестоимость единицы продукции, раздели весь маркетинговый бюджет на количество товара.

Допустим, нам предстоит продвинуть художника Садовского. У него в запасе, для продажи, есть всего десяток картин. И никогда не будет больше, потому что пишет он только с натуры, иначе не получит удовольствия. И продает за любую цену любым людям, как только кончается выпивка.

А ведь рекламный бюджет – хоть для десяти картин, хоть для тысячи – все равно не будет меньше определенной величины – допустим, десяти тысяч долларов (хотя бы на принт, на пару недорогих выставок и пару статей). Итого, при «раскрутке» картин Садовского на каждую из выкупленных промоутером картин придется тысяча долларов накладных расходов. А если бы у него в запасе их была тысяча, то накладных пришлось бы по десятке на картину. Правда, только от рекламы. А ведь картины еще надо оформить в багет, складировать, перевозить, выставлять в галереях и т. д.

Но вернемся к правде жизни. В соответствии с ней продавать картины Садовского по цене значительно выше тысячи долларов нереально. Ведь он сам в любой момент готов их отдать за сто баксов. А это и означает, что художник Садовский – стратегически непромотируемый автор. По критерию любимый, может, и проходит, а по критерию плодовитый – нет. Равно как и по неназванному пока третьему критерию – эксклюзивный. Если работы художника Садовского можно купить в разных местах – и к тому же кое-где очень задешево, – просто нет смысла в него вкладываться: ведь он как бизнес-проект никогда не будет только вашим…

Что, уже много критериев? А ведь это только половина, а то и меньшая, необходимых условий для успешного продвижения художника и его произведений.

Еще художник должен быть оригинален, иметь свой стиль. Тогда его раскрутка будет стоить дешевле.

И, наконец, он должен быть умным.

Это-то зачем? – спросит неопытный человек. А затем, что связка «художник – промоутер» – это настоящее совместное предприятие. И настоящие проблемы у совместных предприятий возникают тогда, когда у них появляются деньги.

Так что пусть лучше художник будет жадным, чем глупым. Потому что жадный, но умный – когда увидит, за сколько картину у него покупают и за сколько потом продают – может пусть и со стоном, но придавить свою «жабу». А жадный, но глупый начнет скандалить и в итоге лишится промоутера.

В этом месте своих рассуждений Береславский – а он никогда их ни от кого не скрывал – не раз натыкался на негодующие вопли друзей-художников: так не хрена жадному промоутеру так мало платить художнику! Это ж несправедливо! Делил бы хотя бы поровну! И Ефим Аркадьевич объяснял всю подноготную бизнес-процесса сколь доходчиво, столь и беспощадно.

– Хочешь справедливости? – в лоб спрашивал он. – Нет проблем! Согласен, высшая справедливость – это когда все поровну. Мой талант галериста – на твой талант художника. Мой вложенный час – на твой вложенный час. Мой вложенный рубль – на твой вложенный рубль.

Как правило, возмущенный художник сникал при первых словах про вложенный рубль.

Та же Муха, талантливая, в принципе, тетка, и слышать не хотела не только о каких-то материальных вложениях в собственную раскрутку, но даже о том, чтобы дешево продавать свои картины промоутеру. Ефим сначала возмущался, а потом понял: зря. Ведь любой художник совершенно искренне считает себя непонятым гением с соответствующей стоимостью своих гениальных работ. Так что обижаться на Муху не следовало. А следовало печально поставить на ней клеймо: непромотируемая. Что Ефим, вникнувший наконец в проблему, с большим опозданием и сделал.

Нет, вовсе не зря прошли эти годы, годы становления его арт-бизнеса. Он, конечно, совершил кучу ошибок. Зато теперь он точно знает, что ищет. И пусть пока таких художников, отвечающих всем его критериям сразу, не нашлось – хоть он облазил и Пензу, и Ярославль, и Кострому, и Краснодар, и много других разных мест, – но путь к успеху становится все понятней и все реальней, это Береславский просто нюхом чуял. А нюх Береславского не зря уважали даже куда более удачливые, чем он сам, бизнесмены.

Так за бодрящими душу Ефима Аркадьевича разговорами проскочили без малого тысячу польских километров.

(Правды ради надо повторить, что это все-таки были не столько разговоры, сколько монолог Береславского, которому надо было отточить идеи на безропотных слушателях. Но чтобы быть совсем честными, добавим, что Наталья начала потихоньку привыкать к мысли, что и эта очередная блажь ее благоверного выльется во что-нибудь стоящее. Миллион-то он уже заработал! Лариска же, безгранично верящая в своего увлекающегося папашку, и вовсе ни в чем не сомневалась.)