Двенадцать часов пробило в ту минуту, когда в ворота въехал экипаж.

— Возвращайтесь, господа, — сказал Шароле.

— Кого это послал нам случай? — гадали мы, возвращаясь в гостиную.

Только мы снова уселись, как дверь открылась, и слуга доложил:

— Месье де Сент-Фоа.

Услышав имя банкира, мы с трудом удержались от смеха. Он вошел, поклонился и, приблизившись к графу де Шароле с самым любезным видом, подал ему деньги по векселю, который граф послал к нему накануне. Шароле поблагодарил его и пригласил присесть дружелюбным тоном, который очень удивил визитера.

— Ну, месье Сент-Фоа, — сказал Шароле улыбаясь, — вы все еще продолжаете быть благодетелем наших оперных нимф?

— Увы, монсеньор! Я делал все, что мог, чтобы угодить этим девицам…

— И вам удалось?

— Не знаю… должен ли я… — начал смиренно де Сент-Фоа.

— Которая же из богинь теперь запрягла вас в свою колесницу? — спросил Шароле.

— Никакая, монсеньор.

— Ну! — удивились мы все разочарованно, потому что ответ богача делал нашу затею не очень забавной.

— Значит, ваше сердце свободно! — сказал Шароле. — Тем лучше!

— Нельзя сказать, чтобы мое сердце было свободно, — ответил Сент-Фоа.

— Если сердце ваше не свободно, стало быть, оно кем-то занято.

— Так и есть, монсеньор.

— Что же с вами произошло?

— Необыкновенное происшествие, монсеньор. — Сент-Фоа опрокинулся на спинку кресла с небрежностью знатного вельможи.

— Расскажите нам! — послышались со всех сторон просьбы.

— Господа, я влюблен, страстно влюблен в самую хорошенькую, в самую очаровательную, в самую остроумную особу…

— Чья она жена? — спросил Шароле.

— Ничья, — ответил банкир, — это дочь Антуана Бриссо, живописца.

— И она вас любит?

— Думаю, да.

— Но она сопротивляется вам?

— Упорно!

Шароле узнал то, что хотел узнать. Он отпустил Сент-Фоа, потом с намерением исполнить новогоднее пожелание принялся за дело.

— Ты была чертовски ловка! — продолжил Морлиер, обращаясь к Бриссо. — Какой дебют! Какое вступление в жизнь! Ты одновременно провела и графа де Шароле, и банкира де Сент-Фоа!

Да, господа, эта Бриссо, которую вы видите и к колеснице которой я припрягался, как и многие другие, сделала первые шаги в свете, обманув дворянина для банкира и банкира для дворянина. Всего через восемь дней она позвала графа ужинать в особняк, который ей подарил Сент-Фоа. За твое здоровье, Бриссо.

— Все случилось так, как вы говорите, — продолжал граф А после некоторого молчания, — теперь остается закончить рассказ о приключении барона де Монжуа.

— Оно окончилось не так весело, насколько я помню, — сказал Морлиер.

— Верно, поэтому я опущу многочисленные подробности. Урсула Рено была женой человека, обожавшего ее и питавшего к ней искреннюю страсть. Они прекрасно жили, у них было двое детей: сын двенадцати лет и восьмимесячная дочь. И в это честное семейство вторгся барон де Монжуа для того, чтобы внести в него смятение и позор, исполнив пожелание пьяного бездельника. Барон имел целый месяц в запасе, но не терял времени. Он отправился к оружейнику и купил у него оружие. Таким образом встретился с Урсулой, потому что часто продавала товар она. Барон использовал все способы, чтобы обольстить молодую женщину, но был отвергнут.

Урсула знала нрав Рено слишком хорошо, поэтому она с величайшим старанием скрыла от него попытки барона де Монжуа соблазнить ее.

Прошло десять дней, два последних дня Урсула не видела барона. Она надеялась, что он отказался от своих намерений и больше не вернется. Приближалось воскресенье — это было двенадцатое января, и в этот день супруги отправлялись в Венсенн навестить маленькую Нисетту. Все было готово к поездке. В воскресенье утром Рено получил письмо от графа де Шароле, принесенное курьером.

Граф приказывал Рено, своему оружейному мастеру, явиться, не теряя ни минуты, в замок Фоссе, где он находился в то время. Граф собирался на следующий день на охоту, а его оружие было не в порядке. Рено не мог отказаться и поехал с курьером.

Урсула с сыном вернулись к вечеру. На другой день Рено не приехал. Наступило четырнадцатое число, Рено все еще не было. Беспокойство начало терзать сердце Урсулы, поскольку она знала, как обязателен ее муж.

— Ему пришлось работать больше, чем он думал! — говорил Жильбер, успокаивая мать.

— Но он написал бы мне, предупредил бы меня, — ответила Урсула.

Прошло еще два дня — от Рено не приходило известия. В парижском особняке Шароле никто ничего не знал. Урсула плакала. Когда Жильбер увидел слезы матери, он уговорил ее отпустить его в замок узнать, что там случилось. Урсула не решалась: Жильберу было всего двенадцать лет, но он был храбр, силен, смел и умен, да и какой опасности мог он подвергнуться? Замок Фоссе находился в пятнадцати лье от Парижа. Урсула отпустила сына. Жильбер поехал верхом…

— Жильбер уехал семнадцатого января после полудня, — продолжал граф, голос которого сильно изменился. — Восемнадцатого января в два часа он возвратился бледный, печальный с покрасневшими глазами.

— Рено умер! — закричала Урсула страшным голосом.

— Нет, — ответил Жильбер.

— Он болен? Ранен? В опасности?

— Нет, матушка.

— Но где же твой отец? Отвечай скорее!

— Он в тюрьме…

— В тюрьме! — вскрикнула Урсула, подумав, что сын попросту лишился рассудка.

— Да, матушка, отец уже два дня сидит в тюрьме в Бове.

— За что, боже мой?

— За браконьерство.

— Что ты такое говоришь, сынок?

Урсула упала на стул, громко зарыдав. Жильбер рассказал ей, что узнал.

Прибыв в замок Фоссе, Рено начал чистить оружие. В замке было многолюдно. Сен-Клод, камердинер, сказал Рено, что лес полон дичи, а Рено любил охоту, как любили ее все, у кого в ту пору не было привилегии охотиться.

— Хочешь участвовать в завтрашней охоте? — спросил его Сен-Клод, расхваливая красоту окрестностей. — Я знаю лес, я все тебе покажу, мы возьмем с собой по ружью, так что, если кому из господ понадобится другое ружье, мы сможем им услужить.

Рено сначала не соглашался, но в конце концов подумал, что охота состоится рано утром и уже к вечеру он сможет возвратиться в Париж.

Рено убил оленя в имении Шароле, где в это время охотился сам граф. Закон был неумолим, а жестокость де Шароле печально известна, хотя он был тогда молод. Участь Рено не вызывала сомнений: его должны были судить и сослать на галеры.