Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А чем ответил Шароле? — спросил граф. — Какое желание загадал он в свою очередь. Вы помните?
— Не совсем, — ответил Морлиер с некоторым замешательством.
— Граф де Шароле, — продолжал граф, — пожелал барону взять в любовницы через месяц первую девушку, замужнюю женщину или вдову, которую он встретит, выходя из таверны, будь она стара, безобразна, дряхла, или четыре дня подряд носить парик из кабаньей шкуры.
— Одно желание стоило другого! — заметил Сен-Ле улыбаясь.
— Вы говорите, что в 1725 году сидели в тюрьме?
— Совершенно верно.
— Вас посадили в тюрьму тридцатого января, а выпустили тридцатого июля — так?
— Так, месье.
— В этом самом году, весной, — обратился граф к Бриссо, — вы продавали букеты в саду Пале-Рояль?
— Да, — ответила Бриссо с удивлением, — я этого не забыла. Но как вы это помните? Я была цветочницей всего полгода.
— Да, вы начали продавать букеты двенадцатого января в том самом году.
Бриссо вздрогнула, как будто воспоминание об этой дате произвело на нее сильное впечатление.
— Двенадцатого января! — повторила она.
— В этот самый день вы продали свой первый букет? — спросил граф.
— Да… Но откуда вам известно, что в этот самый день я продала мой первый букет?
— Как много вам известно, граф! — сказал Морлиер, с наслаждением попивая превосходное вино. — Право, мне кажется, что вы знаете все на свете.
— Вернемся к тому ужину в ночь на 1 января 1725 года, — резко сказал граф.
— Когда все желания были загаданы, — продолжал граф А, — принц Конти, выбранный председателем собрания, велел написать протокол заседания в двенадцати экземплярах на белом атласе. Каждый собеседник должен был хранить свой экземпляр в продолжение целого года. Вот один из двенадцати экземпляров.
Граф А вынул из кармана жилета кусок шелковой материи, которую положил на стол. На материи в рамке из гербов крупными буквами было написано кистью:
«Протокол благородного заседания,
проходившего в первый час первого дня 1725 года в таверне «Царь Соломон», в комнате № 7.
В минуту, когда пробило полночь и мы переходили из одного года в другой, любезные собеседники обменялись взаимными пожеланиями.
Формальное обязательство было принято любезным собранием для исполнения этих пожеланий во избежание наказаний, означенных против каждого желания.
Список пожеланий:
Принцу Конти: найти лучшего повара во всей Франции, или никто из нас не будет у него ужинать.
Герцогу Ришелье: посольство в Вене или пойти в монахи на целый год.
Герцогу Фиц-Джемсу: быть обманутым шесть раз или быть верным шесть месяцев.
Виконту де Таванну: располагать нами в продолжение двадцати четырех часов или быть в нашем распоряжении двадцать четыре часа.
Графу де Конфлану: любовь г-жи де При или ненависть госпожи де Буффлер.
Маркизу де Креки: дать три удара шпагой или получить три удара шпагой.
Графу де Коаньи: счастье в игре или несчастье в любви.
Герцогу де Лозену: не быть янсенистом или съесть змею.
Графу де Рие: обладать Авесной, Жевр и Сабран или праздновать Флажеланов.
Шевалье де Морлиеру: просидеть шесть месяцев в тюрьме или получить наследство.
Графу де Шароле: отбить за неделю любовницу первого дворянина или буржуа, которого он встретит сегодня утром после полудня, или носить четыре дня желтый костюм.
Барону де Монжуа: через месяц стать любовником первой девушки, замужней женщины или вдовы, которую он встретит, выходя из этого трактира, даже если эта девушка, замужняя женщина или вдова будет старой, безобразной и дряхлой, или носить четыре дня парик из кабаньей шкуры».
— Я не буду рассказывать об окончании этого ужина, — сказал граф А, — все дождались рассвета, чтобы выйти из-за стола, и договорились не расставаться до полудня из-за двух последних пожеланий барону и графу.
— Так все и было!
— Барону выпало идти первым, шестеро дворян должны были встать напротив трактира на другой стороне улицы, трое — поместиться справа от двери, еще трое — слева. Де Монжуа был волен пойти направо или налево, куда захочет, в сопровождении всех своих товарищей, которые будут следовать за ним по обеим сторонам улицы, пока не встретят первую особу женского пола. Не встретив ни души, барон дошел до площади Лувра, там в раздумьях постоял минуту напротив дворца. Наконец он повернул налево, к монастырю Сен-Жермен. В ту минуту, когда он проходил мимо паперти, он увидел женщину, закутанную в мантилью так, что ее лица видно не было. Барон вздрогнул: приключение началось, и надо было его продолжать. Женщина, увидев перед собой двенадцать человек, остановившихся и смотревших на нее, в ужасе отпрянула назад…
— Этим движением она отбросила свою мантилью, — подсказал Морлиер, — и мы увидели самое восхитительное личико, какое только можно вообразить. Барон подошел к ней и успокоил.
— Слуга, проинструктированный заранее, — продолжал граф А, — должен был следить за этой женщиной и узнать необходимые сведения. Женщина, успокоенная благосклонными словами Монжуа, продолжила свой путь к набережной Эколь; она жила на набережной Феррайль. В половине двенадцатого слуга пришел дать отчет в особняк Шароле, куда отправились все эти дворяне. Женщину, которую встретил барон де Монжуа, звали Урсула Рено, а муж ее был оружейным мастером. Тридцатилетняя Урсула Рено считалась самой красивой женщиной во всем квартале — ее прозвали «милашка оружейница с набережной Феррайль».
Приближался полдень, — продолжал граф А, — и вы решили выйти, для того чтобы Шароле встретил человека, у которого он должен был отбить любовницу через неделю.
— Ну, — сказал Морлиер смеясь, — приключение Шароле я могу описать, если вам угодно, потому что я помню его с малейшими подробностями. А если я забуду что-нибудь, мне напомнит Бриссо.
— О! — сказала Бриссо жеманно. — Я была тогда еще так молода!
— Мы собирались выйти из особняка Шароле, — начал Морлиер, — когда раздался звонок.
— Господа, — сказал граф де Шароле, — может быть, этот визит избавит нас от прогулки.
