Поезд ожидался по расписанию, через сорок минут, – у Анастасии еще времени хватило, чтобы выпить в станционном буфете чаю, съесть покривившихся бутербродов с сыром и наполовину засохший сочник. От мысли, что она сейчас уедет – впервые с родной Кубани и, возможно, навсегда, – сердце забилось чаще и возникло подсасывающее предощущение чего-то сказочно хорошего. Хотя, казалось бы, что может у нее быть хорошего? Артем серьезно болен и неизвестно вообще, выживет ли. Никто ее в столице не ждет – а ведь Москва, как известно, к гостям не ласкова и вообще бьет с мыска. Но вот поди ж ты! Аромат странствий, запах железнодорожного угля, свистки маневренных локомотивов будто бы предвещали что-то удивительно прекрасное.

В купе оказалось еще три особы женского пола – все похожи друг на друга, словно реинкарнация одной и той же дамочки в разном возрасте: первой было лет восемь, второй – хорошо за тридцать и третьей – под шестьдесят: девочка, немолодая девушка, старая женщина. Совершенно явные мамаша, бабушка и внучка. Все три клуши беспрестанно друг с другом общались, выясняли отношения и срывались на крик.

– Маша! – трагически выкрикивала средняя по возрасту, обращаясь к дочке. – Ты куда полезла?!

– Таня, – поправляла мамашу самая старшая (и самая разумная), бабушка. – Ну что ты ее беспрестанно дергаешь?

– А потому что вести себя надо хорошо!

– Она ребенок!

– Ага, ребенок! Сейчас сверзится с верхней полки, ты с ней, что ли, на больничном будешь сидеть? Бабушка, да, будет с тобой, Маша, сидеть?

– Ну почему же она обязательно сверзится?!

– Потому что я ее знаю! Ну-ка, слезай сейчас же! Маша!! Вот и тетя пришла. Это тетина полка, не твоя! А ты ее пачкаешь!

– Да что там Маша может испачкать, Таня?! Чем испачкать?! Чистая одежда, разутая.

– Я ее знаю! Она найдет чем испачкать! А ну, слезай сейчас же!!

Типичная российская однополая семья: куча женщин и ни единого мужика поблизости.

У Насти практически сразу началась мигрень. Одна оставалась надежда: время было недетское, скоро девчонку положат спать, а когда исчезнет яблоко раздора, заткнутся и воспитатели.

Пока суд да дело, девушка выбралась в тамбур. Надо было позвонить домой, сообщить тете Ире и Юльке о своих разысканиях и планах. Интересно, что, несмотря на известие, которым вчера ошарашила приемная мать, мысленно она продолжала называть хатку в станице Красивой «домом», а Юлю – «сестренкой». Вот только тетю Иру не именовала «мамой» – потому что и раньше ее таковой не считала.

Невзирая на тотальный запрет табака на железной дороге, в тамбуре было накурено. Девушка приоткрыла дверь в тамбур. Оттуда пахнуло холодом, залязгало, закачалось.

Первой Настя позвонила названой сестре – с ней общаться и объясняться было намного легче, чем с приемной матерью.

– Привет, Юлька! Никогда не угадаешь, где я.

– Даже угадывать не буду. Ну и где?

– В поезде, еду в Москву.

– Твой любимец нашелся?

– Нашелся, – вздохнула девушка, – да только с ним все совсем неважно. – И она в кратких выражениях рассказала, что произошло в Казацке и как дела у Артема.

По ходу дела тамбур прошел полицейский невысокого чина, повертел головой, выразительно понюхал протабаченный воздух, цепко оглядел пассажирку. Однако она в данный момент не курила и впечатления курящей дамочки не производила, и блюститель порядка с сожалением прошел мимо.

– Какой кошмар! – с искренним сочувствием выдохнула «сестренка» после телефонного рассказа.

Тогда Настя поведала и о неожиданно возникшей «невесте».

– И зачем ты сейчас в столицу несешься? – скептически вопросила Юля.

– Как ты не понимаешь? Быть с ним!

– Допустим. И как ты себе это представляешь? Узнаешь, к примеру, в какой больнице лежит Кудряшов. Это легко, да и госпитализируют его наверняка в одну из лучших. Но ты же сама говорила: он без чувств. Значит, в реанимации. Наверное, предстоит операция. Рядом с ним его мамаша ошивается. Да еще эта самозванка. А тебя к нему все равно не пустят. И при чем здесь в итоге ты? Где ты в подобном раскладе видишь себя?

– А что ты предлагаешь?

– Возвращайся домой.

– Возвращаться? И что мне там делать?

– Ждать. Надеяться.

– На что?

– Что Артема вылечат. Что у него откроются глаза – в прямом и переносном смысле, и он пошлет куда подальше так называемую невесту, кем бы она ни была.

– А у меня другое предложение. На сто восемьдесят градусов другое. Идея для тебя, Юлька. Мы ведь давно мечтали побывать в Москве. Вот и ты – берешь в нашем тайнике оставшиеся деньги и приезжаешь в столицу. Мы там обустраиваемся вдвоем. И ты мне поможешь найти моего Темочку.

– Звучит очень заманчиво.

– Да? Тебе нравится? А маме я прямо сейчас позвоню. Расскажу, что происходит. И тебя отпрошу с собой ехать. Она поймет.

* * *

Елена Анатольевна (мама Артема) удивлялась: откуда в такой юной девчонке, как Кристина, столько практической хватки, сметки и деловитости? Она словно взяла самые лучшие качества от родителей, Елениных друзей: от папаши Леонида, руководителя фирмы, позаимствовала острый, ясный и быстрый ум, от матушки Натальи, коммерческого директора, – цепкость и умение договариваться и добиваться своего.

Именно Крис нашла для Артема перевозку – отыскала в Сети столичную фирму и уладила все формальности. За больным выслали специально оборудованный «Фольксваген»-фургон с фельдшером. Доктор во время транспортировки не полагался – поэтому девушка условилась вдобавок с врачом из Белокаменной, чтобы тот прибыл в Казацк и оттуда вместе с женщинами сопровождал больного. Предприимчивость девочки оказалась очень кстати: сама Елена не хотела и не могла отойти от сыночка ни на шаг, командовала медсестрами, спала и ела там же, в Казацкой райбольнице, в отдельной палате, которую сразу, в вечер приезда, женщины вытребовали у врачей.

Для отца Артема, Александра Николаевича, остававшегося в Первопрестольной, тоже наступили тяжелые дни: не видя сына, он метался по столице, пытаясь устроить Темочку в самое лучшее медучреждение. Его семья платила за все – одна перевозка обошлась в дикие тысячи. Изрядно подмаслив главврача, удалось за глаза определить сына в военный госпиталь для комсостава – здравница находилась посреди парка, вестибюли отделаны мрамором, лифты сверкают нержавейкой и зеркалами. Словом, если начинали Артема лечить в Казацкой больнице как самого обычного российского гражданина, то есть парию, то теперь вопрос его здоровья вознесся в самые высшие слои.

В город Казацк из Белокаменной прибыла перевозка, на самолете в Кубанск прилетел сопровождающий врач.

Женщины расплатились за палату, погрузили больного, поехали. В «фольксвагеновском» фургоне кроме шофера расположились фельдшер, столичный доктор и Кристина. (Именно ее, сидящую рядом с постелью, принял Артем за Настю в краткий момент просветления.)