– Полагаю, что ничего не хочу об этом знать.

– А если бы вы были в него влюблены, тоже бы не хотели?

– Маша!.. Я не такой.

– Да я теоретически. Ну, представьте, что это женщина.

Саша попытался представить на месте Олега Татева женщину.

– Таких женщин не бывает. А если бывают, то в них не влюбляются.

– Да, пример не очень хороший.

– …Я давно хотел спросить, почему вы так ненавидите литературу.

– И работаю при этом в библиотеке?

– Нет, это-то как раз понятно.

– …В последней книге, которую я пробовала читать, – медленно сказала Марья Петровна, – история началась с того, что хороший парень достал из мусорного бака щенка и познакомился с хорошей девушкой, но как-то сразу было понятно, что ничем хорошим это не кончится: и девушку в итоге убьют, и собаку, и самого парня тоже. Так, наверное, и оказалось.

– Наверное?

– Ну, когда я поняла, к чему всё идёт, я не стала дочитывать. Может, там кто-то и выжил – но непонятно зачем. И у меня всё-таки была надежда, что этот подонок, автор, пожалеет хотя бы пса. Это самое плохое, когда начинаешь надеяться, что кого-то конкретного не убьют, дадут жить спокойно.

У доцента Энгельгардта появилось искушение сказать, что с некоторых пор авторы вымещают на собаках и других персонажах собственную объявленную литературоведением смерть, но он устоял.

– Ну, не обязательно читать романы и с такой эмпатией на них реагировать. Есть научно-популярная литература. Мемуарная. Или труды по истории.

– По истории? Это такие, например, где рассказывается, в результате каких причин и стечения обстоятельств одних топят, а других жгут?

– Философия?

– Это там, где объясняется, как правильно топить и жечь?

– …Ландшафтный дизайн?

– К чёрту ландшафтный дизайн! Как можно смот реть по сторонам и не думать при этом, что посреди самого прекрасного пейзажа сейчас кого-то убивают?

– Марья Петровна. Как ты всё усложняешь.

– Мы могли бы быть людьми, – говорит Марья Пет ровна. – Мы все могли бы. А кто мы вместо этого?

Ни в доме, ни рядом с домом следов дедушки не обнаружилось. Что хуже того, не обнаружилось следов жизни в его телефоне. Саша, струсивший ещё до того, как пуститься в поход, вотще призывал поспешить назад, укрыться от невзгод за прочной дверью и широкими спинами. Картошка уже сварилась. Расправа уже вернулся. Василий Иванович стоит на крыльце, покуривая, поглядывая и покрикивая – крутит хвостом приблудная жучка, – и пейзаж, на который никто не обращал внимания и вот вдруг обратили, обрадованно показывает всё своё лучшее, прекрасную ясность линий.

Марья Петровна нервно кружила по двору и оставалась глуха к увещеваниям.

– Кто это?

Калитку уже выбили пинком, уже к ним шли.

– Местные?

– Нет, это не местные.

– Казаровские?

– И не казаровские.

– Может, те, от Парамонова?

– Саш, – сказала Марья Петровна. – Тьфу, Александр Михайлович. Это какие-то совсем другие. Бежим отсюда.

– Заперли меня в моей же бане. Громят дом. Что теперь делать?

– Для начала вы могли бы извиниться.

– Это за что?

– За то, что не стали меня слушать. Если бы не ваше упрямство —

– Это не упрямство! Это твёрдость характера. Зря ты со мной пошёл, вот и всё.

Доцент Энгельгардт потёр лоб. Их не били, но пока заталкивали в маленькую баню, Саша, пытаясь защитить упиравшуюся и визжащую Марью Петровну, приложился головой к косяку. Теперь в голове гудело, и там же складывался очень чёткий ответ на другой вопрос: не «что делать?», а «что будет?».

– Лобная кость – самая прочная в организме человека, – сообщила Марья Петровна, поглядев. – Её только топором проломить можно. Или пулей.

– Рад слышать.

– Если бы они сами разобрались, кто с кем здесь воюет, всем было бы легче.

– Согласен. Всё в высшей степени бестолково.

– Олег говорит, что это в порядке вещей, и думает, что на этом разговор окончен. Это глупо. Нужно сменить порядок вещей на какой-то более… подобающий.

– Поменять порядок вещей невозможно. Можно поменять только сами вещи.

– Что-то я тебя не понимаю.

– Можно поменять людей в правительстве. Можно поменять форму правления. Это ничто по сравнению с тем, что останется неизменным.

– …Когда я была маленькая, мне в это окошко удалось вылезти.

– Попробуй, я тебя подсажу. А стекло тогда что, было выбито?

– Ну, в результате. Давай посмотрим, может, заработали.

Они ещё раз проверили свои бездействующие телефоны. Что-то мистическое происходило со связью в этих краях.

– Бесполезно.

– Пока бесполезно. Но рано или поздно обретёт смысл. Что им, интересно, надо?

«Ничего. Убьют нас и закопают. А тебя сперва изнасилуют. А я буду на это смотреть, если будет чем».

– Тебе не приходило в голову, что в той книжке, которую ты не дочитала, мог быть счастливый конец? Ну, про собаку, парня и девушку?

– То есть я сама виновата, что не дочитала?

– …Нет, не уверен. Если там плохой конец, твоё поведение благоразумно, а если хороший – ты ничего не теряешь. Я спрашивал не совсем об этом.

– Да поняла я, о чём ты спрашивал…Как хорошо ты держишься.

«Помогите! Помогите!»

– Маша, я ужасный трус.

– А, ну это не помеха.

– …Так что, стекло выбиваем?

В эту минуту дверь распахнулась, в светлом проёме появился чёрный силуэт, и родной голос спросил:

– Как дела, шахиды?

– Олег!!!

– Тише, тише. Ты меня задушишь.

– А дедушку ты нашёл?

– Я и вас-то не искал.

– А здесь как оказался? Опять мимо проходил?

– Я сделал что-то не то?

(«Я кажусь тебе неблагодарной, – сказала потом Марья Петровна Саше, – но меня бесит, когда из меня делают дуру».)

Они выбрались наружу. После того как полковник Татев упал молодым Рэмбо с неба, Саша ожидал и боялся увидеть живописно разбросанные трупы и части тел поверженных врагов, дым над развалинами, чёрную кровь, а увидел, с некоторым разочарованием, что все враги в добром здравии, и их предводитель без стеснения препирается с Казаровым. Из дома, торопливо распихивая что-то по карманам, вышел молодец в шерлокхолмсовской шапке с козырьком.