клиторе. Больно, жжет, но боль снова сменяется могучим наслаждением, каким-то особенным образом усиливая его. Тяжело дыша, я снова испытываю оргазм, моя задница сжимает его большие пальцы с грубыми краями, мое зрение покрывается черными и белыми пятнами, когда из моего горла вырывается судорожный крик.

Прежде чем я успеваю прийти в себя, он вытаскивает пальцы из моего все еще дергающегося тела, и вместо этого я чувствую широкую, гладкую головку его члена у своего отверстия. Я напрягаюсь, мой пульс снова учащается, и он успокаивающе проводит рукой по моему позвоночнику.

«Выдохни, зайчик. Ты можешь взять меня». Слова — мягкий, глубокий шепот, такой же утешительный, как нежное поглаживание моей спины. Но в тот момент, когда он сжимает мои бедра и давит на тугое кольцо мышц, качели качаются до боли, и я знаю, что он неправ.

Я не могу этого сделать.

Он слишком большой для меня.

«Николай, пожалуйста, …» Я задыхаюсь, мольба застревает у меня в горле, когда мой сфинктер поддается давлению, и массивная головка его члена высовывается. Весь воздух со свистом вырывается из моих легких, мое зрение становится полностью черным на мгновение. головокружительный момент. Он такой большой и толстый, что мне кажется, будто меня разрывают на части, и пока он медленно входит в меня своим членом, я уверена, что упаду в обморок.

Но я не знаю. Вместо этого я чувствую каждый его длинный твердый дюйм, каждую частичку мучительно осторожного вторжения. Мой желудок скручивает и бурлит, кожа становится липкой от холодного пота, но я не могу подобрать слова, чтобы положить этому конец, мой мозг так же перегружен, как и тело.

Не помогает и то, что он снова склоняется надо мной, целует в шею и шепчет мне на ухо успокаивающие нежности, его ровный голос хрипит от желания. И не то, что его умелые пальцы снова играют с моим клитором, вызывая ощущения, которые не могут — не должны — сосуществовать с такой болью. Это не совсем удовольствие, но что-то вроде этого, смесь агонии и экстаза, которая заводит меня заново, вырывая из моего тела мучительную кульминацию.

Тогда я теряю сознание, по крайней мере на мгновение, потому что следующее, что я замечаю, это то, как он плавно скользит в мою задницу и выходит из нее, каждый толчок вызывает собственное ощущение, качели еще раз качаются взад и вперед, мощно создавая эротическое напряжение. Мое тело наполняется жаром, мое сердце бушует в грудной клетке, и когда я кончаю в четвертый раз с рваным криком, он стонет и содрогается надо мной, теплые струи спермы омывают мои воспаленные внутренности.

Потрясенная и разбитая, я лежу там, слишком слабая, чтобы пошевелиться, когда он отстраняется от меня и встает с кровати, возвращаясь через минуту с теплым мокрым полотенцем. Он очищает меня, затем переворачивает и сажает к себе на колени. Я с силой открываю свои тяжелые веки, чтобы найти его тигровые глаза на моем лице, изучающие меня с характерной для него напряженностью.

Нежно, благоговейно он обхватывает меня за щеку, его голос грубый, когда он бормочет: «Знаешь, я никогда не отпущу тебя. Даже если ты умоляешь.

Я удерживаю его взгляд. "Я знаю."

— Ты ненавидишь меня за это?

Я должен. Каким бы прекрасным ни был этот медовый месяц, правда в том, что он заставил меня выйти замуж, лишил меня свободы, моего выбора. Почти во всех отношениях, что имеет значение, я его пленница, отданная на милость его темных прихотей и страстей. Но ложь не сходит с моих губ. Вместо этого я говорю ему правду. "Я тебя люблю."

Потому что я делаю. Как бы это ни было неправильно, я люблю этого прекрасного, ужасающего, сложного человека. Я люблю его, хотя и боюсь его безжалостной одержимости мной.

Я знаю, что при ярком свете завтрашнего дня я пожалею об этом признании, что сочту его ошибкой. Однако прямо сейчас, в этой мягко освещенной комнате, когда его сильные руки обнимают меня, а мое тело все еще пульсирует отголосками агонии и экстаза, через которые он заставил меня пройти, это не кажется ошибкой, особенно с учетом того, что расцветает нежная улыбка. на его лице самая красивая вещь, которую я когда-либо видел.

— А я люблю тебя, зайчик, — мягко говорит он. "Я всегда буду."

39

Николай

Я просыпаюсь с маленьким телом Хлои в моих руках, и мой мозг полыхает от счастья. Сияющий, раскаленный вид, который ощущается таким же мерцающим и мимолетным, как горящий фитиль свечи.

Как и всю последнюю неделю с тех пор, как мы признались в своих чувствах, я впитываю ее ощущение, ощущение ее теплой кожи, прижимающейся к моей, ее нежных изгибов, тянущихся к твердым плоскостям моего тела, ее дыхания, обдувающего мое предплечье. И, как и всю последнюю неделю, я борюсь с желанием разбудить ее и снова потребовать от нее слов, чтобы услышать ее мягкий, хриплый голос, говорящий мне, что она любит меня.

Достаточно того, что я заставляю ее говорить это мне каждую ночь, каждый раз, когда я ее беру.

Зарывшись лицом в ее волосы, я вдыхаю ее аромат, сладкую свежесть цветов, оттененную согретой сном женской кожей. И, как и последние два месяца, я борюсь с приступом мучительного страха.

Страх, что я потеряю ее. Что фитиль сгорит, не оставив ничего, кроме пепла.

Это иррационально, нелогично, но я ничего не могу поделать. Я думал, что если вытянуть из нее слова, то смогу обуздать этот страх, позволив мне прожить день спокойно и уверенно, зная, что она моя, но, во всяком случае, тревога стала сильнее, всепроникающей. Иногда только об этом и думаю: как хрупко это счастье, как иллюзорно.

Ведь в начале моя мать тоже любила моего отца. Когда-то они тоже знали счастье.

Я стараюсь не думать об этом, о том, как у них все развалилось, но бывают моменты, когда я смотрю на Хлою и вижу лицо своей матери. Не бодрая и здоровая, как в детстве, а осунувшаяся и бледная, глубоко несчастная — такой вид у нее был в последние годы жизни.

Отчасти дело в том, что я до сих пор не рассказал Хлое о том, что произошло той зимней ночью, а она не спросила. Несмотря на то, что она поставила это условием нашей свадьбы, она, похоже, не хочет слушать всю историю. Я думаю, это потому, что она боится правды, боится узнать, за какого ужасного монстра она вышла замуж. Так что она