— Была бы мачта! — усмехаюсь я, вернув иголку. — Лучше думай о бабочках! И не бойся, я не последний. Есть ещё Уркис. В случае чего поплывёшь с ним.

Эй натыкается пальцем на иглу, но как будто не замечает этого. Что-то мелькает в её глазах, и на меня обрушивается жестокое озарение. Так резко, что я не успеваю скрыть замешательство.

— Но… Зачем?

Меньше надо было ей рассказывать! Любовь любовью, а аппетит аппетитом. Ну, точно — ни людей, ни тварей она не трогала! Вот же…

Растерянность на лице Эйки превращается в смесь испуга и вызова. Она на секунду прикусывает губу и аккуратно втыкает иглу в подол.

— Надо было решать: либо ты, либо он, — объясняет она, или думает, что объясняет. — Как-никак, ты весь остров спасать собрался! Я прикинула, что ты полезнее.

— А какого… — я пытаюсь упасть в озеро, но Эй вовремя спихивает меня на пол.

Так, ладно.

— Почему его-то? — не могу я успокоиться. — Почему не тех, кто кидал копьё?!

Эйка с неизменным очарованием склоняет к плечу головку.

— А кто кидал? Ты был готов всех шестерых положить! Без разбора.

— В первом порыве, — бормочу я, — чтобы они не вернулись.

— Но они не вернулись, — замечает Эй, прилежно продолжая работу, ― выходит, убивать в порыве нет резона. Только, если всё перепробуешь и не останется выхода. Откуда, по-твоему, эти мохнатые людоеды узнали про серебро? Неужели они сами нашли копьё и прорвались через чары?

— Ты же прорвалась!

— О, я другое, — самодовольно объявляет она. — Я скорее вещь, чем существо. Спроси у зеркал!

— Мне не нравится, когда ты так говоришь.

Я не могу спокойно всё это слушать и начинаю метаться по комнате.

— А мне не нравится, когда ты шарахаешься от правды, — сообщает Эйка, закончив ряд идеально ровных стежков, — это твой друг Уркис послал волков. За тобой, или за мной, или за нами обоими. И ещё оборотни пытались поджечь маяк.

Я спотыкаюсь о дорожный мешок.

— Зачем Уркису маяк?

— Чтобы корабли не приплыли, — задумчиво тянет Эйка, наматывая нить на иглу. — Или ты ему просто не приглянулся. А вот мне он даже рад был! В какой-то мере. Я же тебе объясняла — быстро и красиво. Сопротивление приветствуется.

Не спорю, Уркис давно напрашивался на встречу с вампиром. Не сказать, чтобы старик мне нравился, но всё-таки это жуть.

— Не нужно было тебе срываться из-за него! — говорю я расстроенно.

— Я не срывалась, — ласково объясняет Эйка, — это была не охота, а защита. Ты же не ждёшь, что я совсем себе зубы выдерну? Не знаю, как тебе, а мне наскучило умирать в мучениях. И тебя терзать. Дай, думаю, решу всё в один перелёт! Каюсь, не удержалась. И что теперь?

Да, она ведь предупреждала, что мстить за неё не надо. Сама справится.

— Почему ты мне не сказала? — спрашиваю я безнадёжно.

Личико Эйки озаряется чистым недоумением.

— Ты-то тут при чём? Ты что, вампир? Тебе это всё, как ножом по сердцу! Даже сейчас. А тогда ты вообще был при смерти.

— Не при смерти. Просто в обмороке, — поправляю я с досадой.

— Но говорить-то с тобой нельзя было! — поводит она плечом. — Потом у тебя случилось помутнение, а потом уже нечего было обсуждать. Некого.

Не было у меня помутнения. Но спорить с Эйкой так же тщетно, как с судьбой. Мне нелегко переварить эту историю. Переварить — неудачное слово… Но мне требуется хотя бы немного времени. Голова начинает болеть так резко, что темнеет в глазах.

— Что у нас не так, Эй? — спрашиваю я, потирая лоб.

— Прости? — недоумевает Эйка.

Я мучительно подбираю ответ. Мне её так жалко, что слов нет, но как это объяснишь? Я подхожу и глажу её колени, глажу её плечи и лицо и пытаюсь собраться с мыслями.

— Но я же помню, как тебе было тяжело тогда, с Уркисом… — заговариваю я через силу.

Щурится, злится. Снова не понимает.

— Да что ты ко мне прицепился с этим хмырём?! Что я, оживлю его тебе? Это всё потому, что он был предпоследним волшебником?

Или потому что я навёл на него худшую гибель, чем оборотни. Он науськал на меня своих тварей, я наслал на него свою. Всё честно. Видимо, у нас, волшебников, так и принято.

— Давай будем вдвоём решать вопросы жизни и смерти. Ну, и другие вопросы, — предлагаю я Эйке.

Она округляет глаза:

— Мне за каждую белку отчитываться? Или ты по Уркису заскучал? Плюнь! Мерзкий был старикашка.

— Не всё ли равно, какой он был…

— Горький, как хина. Ни малейшего удовольствия, только долг, — отчеканивает Эйка. — И я с ним не спала, не подумай! Страсть как тянуло, но удержалась.

Как нарочно, то есть явно нарочно, Эйка проскальзывает коготками под мою рубашку.

— Бабочки, — напоминаю я, погладив её по спине, — думай о бабочках.

— Я думала, как тебя не уморить. И самой не подохнуть, — объясняет Эйка, — не такая уж я кровожадная для вампира, а в люди мне всё равно не выйти. Но насчёт убийств буду советоваться. Лишь бы успеть посоветоваться.

— Спасибо, — я целую её макушку и с большой неохотой отстраняюсь, чтобы продолжить сборы.

— Уркиса нельзя было оставлять, — изрекает Эйка мне в спину, — он не хотел, чтобы ты добрался до кораблей.

Тот день, когда я выиграю у неё спор, станет моим личным праздником.

— Не помню, чтобы я с ним это обсуждал.

— Выходит, старик сам догадался. И подсказал оборотням, как расправиться с чудовищем, — заявляет Эй, бесшумно соскочив на пол.

— Вот откуда тебе знать, а? — начинаю я и осекаюсь. — Ах, да. Ты выпиваешь память.

Пока я соображаю, сколько всего ей открылось, в том числе про меня, Эйка сосредоточенно прикладывает к себе обновку. В зеркало ей, бедной, не поглядеться.

— Он мне сам признался. С большим удовольствием, — сообщает Эй, подворачивая рукава. — Но память не отдал. И хорошо, она же у вас вечная! Так и себя потерять недолго.

Просто вечер откровений.

— Как ты сказала? — застываю я.

— Про что, про память? — Эйка встряхивает свой походный наряд и тщательно расправляет его на кресле. — Так это все говорят! Я часто слышала, что волшебники наследуют опыт предков. Просто раньше я не кусала волшебников. Ты, понятно, не в счёт… А тут вдруг сама это увидела! Только забрать не смогла. Мне кажется, Уркис был сильным чародеем, — прибавляет она, поёжившись, — здорово, что я его съела. Спокойнее.

— Не будем об Уркисе.

Эй чуть поднимает брови:

— Легко. Я всё это время так и делала.

Тьфу ты… Но