это дело рук Егоровны. Чуть было не порешил я её тогда, но вовремя опомнился, что без неё и вовсе не будет шанса жену вызволить, и стерпел. Только ради Верочки стерпел. А оно вон как, всё равно ничего не вышло. Так и прожил я всю жизнь один, никого не сумел я полюбить после неё.

– А как ты узнал, дед Матвей, где Верочка?

– А пришёл я однажды к Егоровне, уж не помню, что мне надо было, то ли за спичками, то ли что, вечерело уж. Она одна была. Муж её ведь рано помер-то. Сына она одна воспитывала, да тот уж тогда в городе учился. Захожу я во двор, нет Егоровны, в сенцы постучал – тишина, в избу вошёл – тоже тихо. И вдруг слышу голоса. Глухо так. Словно из-под земли. Прислушался и слышу, это ж Егоровна и Верочка моя! Я рванулся было, а потом остановился, решил послушать, что они говорят.

Тут-то и понял я, кто всё это устроил. Верочка моя чуть не плачет:

– Отпусти ты меня домой, я никому не расскажу ничего!

А Егоровна зло так в ответ ей шипит:

– Нельзя тебе сюда. Ты что думаешь, тут так просто можно шастать с той стороны на эту, да обратно? Ты мне как залог. Тут равновесие быть должно, а мне помощник очень нужен, он ведь непростой, много чего умеет, ведает. Так что иди, девка, обратно и не ходи больше к проходу, дорогу сюда забудь!

– Ах ты, – думаю я, – Ведьма старая, всё это время мою жену в подполе значит держала? Ну, берегись, сейчас я тебе устрою!

Откинул я одним рывком крышку подпола, спрыгнул вниз, а там…

– Что? – спросил я в нетерпении.

– А там Егоровна стоит у дальней стены, той самой, на которой символы-то, а напротив неё, прямо из стены, по пояс Верочка моя ненаглядная! Как прыгнул я на Егоровну, всё у меня тогда в голове помутилось, ничего не соображал. А Егоровна забормотала что-то, меня и ослабило всего, руки-ноги, как ватные сделались. Обмяк я и на пол опустился.

И тут только приметил, что стена эта вся колеблется, как туман зыбкий, переливается. Верочка моя руки тянет ко мне, а я тут лежу, немощный. А Егоровна заторопилась, зашептала чего-то, закрутилась на месте, как уж на сковороде, руками затрясла. И тут вижу я диво-дивное. Из стены-то этой, прямо возле моей Верочки, что-то чёрное стало проступать, всё больше и больше, как одуванчик эдакий пушистый, большой только. И выбралось в подпол существо какое-то, я его очертаний и не разберу даже, оно всё, как та стена зыбкое какое-то было, неясное. Перепугался я здорово, да только желание Верочку спасти сильнее было. Собрал я последние силы и поднялся, схватил Верочку за руки, тяну, а не могу вытянуть, она мне «Больно, больно!» кричит.

И тут Егоровна ко мне подскочила, я рванулся от неё, и в этот миг почувствовал как тянет меня внутрь той стены. В глазах потемнело, пеленой всё покрылось, только держу Верочку за руки, не выпускаю, а кругом всё плывёт, как на качелях, чую, как мы словно летим куда-то с бешеной скоростью. Последнее, что услышал, был голос Егоровны, она вопила, как резаная:

– Куда? Куда, гад? Нельзя тебе!

И смолкло всё. Тишина звенящая нас накрыла. Я про себя лишь успел подумать- померли мы, видать. И всё.

Не знаю, сколько мы так летели, только очнулись мы уже в каком-то лесу. Красиво там, Леонид, и не описать. Листва на деревьях стократ зеленее, и небо голубое такое над лесом, а цветы какие… Такого цвета на земле и вовсе нет, не описать его. Неземной цвет. Обнял я свою Верочку, обрадовался как ненормальный. Пляшу вокруг неё. А она плачет.

– Ты чего, – говорю, – Ревёшь, глупенькая?

– Как не реветь? Вот где мы с тобой?

– А хоть бы и у чёрта на куличках, – отвечаю, – Какая разница, коль мы вместе наконец. Да и не больно-то это место на ад похоже. Пойдём-ка, оглядимся.

И побрели мы с ней по склону вниз. А там, внизу, долина расстилается меж горами, и в долине той – деревня вроде как. Домики только не как наши, а какие-то, как игрушки ровно, и тоже цветы повсюду. И люди идут нам навстречу. Ну, точно, думаю, померли мы, встречают, поди-ка нас. Люди приветливые. Приняли нас, как родных. Домик наш нам указали, представляешь? Будто ждали. Мы их спрашиваем, мол, где мы и всё такое. А они отвечают, и сами не знаем. И как очутились тут не помним.

Пошли мы в свой дом. Жизнь потекла. Так же, как и тут трудились в саду своём, только там дивное всё какое-то, иное. Не могу я этого описать, давно было, да и я мужик деревенский, не умею красиво-то сказывать. Одним словом, хорошо там было, не рай вроде это, но и рай не нужен с таким житьём. А однажды увидел я тех существ. Они в лесу обитали, что на горах рос. Что было за теми горами, я не знаю, сынок. Никто туда не ходил никогда. Существо высокое было, почти с дерево ростом, мне показалось, как человек в балахоне сером, а на голове то ли уши длинные, то ли рога как у оленя, только веточек-то поменьше. Глаза большие, как у совы, и цвет у них как вот у тех цветов, что растут там. Не объяснить его земным-то языком. Испугался я. А люди мне объяснили, что эти существа из леса никогда не выходят и никого не трогают, смотрят только издалека, наблюдают. Я вроде и успокоился.

И вот, в одну из ночей, легли мы с Верочкой спать. И только я стал засыпать, как чувствую – словно потянуло меня куда-то к потолку, я сел, ничего не понимаю. А меня всё сильнее и сильнее тянет, и вдруг, как и в прошлый раз потемнело всё, голова закружилась и понесло меня на бешеной скорости куда-то, только тьма кругом. Я сознание-то и потерял снова. А как очнулся, вижу, лежу я у своих ворот на траве. Рядом Егоровна стоит. Подскочил я, схватил её за грудки:

– Ты что, – говорю, – Снова удумала? Верни меня назад!

А она мне и отвечает:

– Совсем башку-то тебе напекло на солнце, пить надо меньше, дурак неотёсанный! Даже до дому не дошёл, у двора свалился. Ладно я мимо шла, совсем бы спёкся тут.

– Где моя жена? – кричу я ей.

– Да откуда ж я знаю!

– Верни меня туда, – кричу, – Она у тебя в подполе, где проход в стене!

А вокруг нас уж люди собираться начали, глядят во все глаза.

– Вот, поглядите, – смеётся Егоровна, – Каков дурак! Я же его спасла ещё от удара. Лежит на солнце. Напился до белой горячки, несёт чушь всякую!

И пошла к себе в дом. Меня же в дураках и оставила перед людьми. Кто-то головой покачал, кто-то пожалел, кто-то пристыдил. Мол, вот почему тебя два дня не видать было, пьянствовал где-то.

– Как два дня? – спрашиваю я.

Ведь я в том мире несколько месяцев прожил. Сел я на лавку у ворот и заплакал.

– А что же, этот? Который вылез с той стороны сюда? Это, выходит, наш лесной товарищ и был?

– Он, я думаю.

– Но ведь ты говорил, ещё ваши деды его раньше видели, значит он приходил и до того?

– Я думаю, что приходил. Там, в том месте, в подполе, разлом какой-то есть. Только раньше существо это, видимо, могло меж мирами ходить, когда ему надобно. Тогда и избы на том месте и вовсе никакой не было. А Егоровна слово ведьмино знала и запечатала тот проход. Иных мыслей нет у меня.

– Что же делать нам?

– Я вот что думаю, этот знак на руке моей, он не зря появился. И горит ладонь моя, как в огне. Да и этот… лесной-то… приходил сегодня ко мне. Сказал, что время пришло.

Я смотрел на деда и ждал,