посчитал концом света, «последним островом terra incognita к югу от Америки». Он оставался в этом месте – вероятно, на острове Горн – чуть более недели. Сообщения о его точном местонахождении в этот момент не вполне ясны, а местами даже противоречат друг другу.

В тот момент или вскоре после Дрейк решил, что достиг одной из самых изолированных частей земного шара, необитаемой с доисторических времен. Спустя годы, в 1593 г., его кузен Ричард Хокинс вспоминал, как Дрейк рассказывал ему об этом моменте: «Он не смог обогнуть самый южный остров, а потому бросил якорь с подветренной стороны. Взяв с собой компас, он вышел на остров и, отыскав самую южную его часть, распростерся ниц на этом мысу» (вероятно, Хокинс имел в виду «бросился ничком»). Вернувшись к своим людям, Дрейк рассказал, что побывал на самой южной оконечности мира, дальше к югу, «чем любой из них и вообще любой человек». Это была высокопарная мысль, но, очевидно, это было не так.

Вскоре на Дрейка снизошло еще одно откровение. Хотя несколько десятков лет назад Магеллан первым проложил маршрут через пролив к Тихому океану, картографы и исследователи до сих пор не могли понять, как взаимосвязаны океаны и массивы суши в крайнем Южном полушарии. Дрейк и его команда с огромным изумлением и чувством благодарности судьбе осознали, что «Западный Оксидент [Тихий океан] и Южное море – это одно и то же!». Связь между морями означала, что их кругосветное плавание может продолжаться.

К тому времени (28 октября), как писал Флетчер, их «неприятности кончились, бури улеглись, и всем бедам, за исключением разлуки с товарищами, пришел конец». По его мнению, сам Бог привел их сюда, позволив открыть это место, и теперь хотел, чтобы они задержались здесь на некоторое время, чтобы полюбоваться им. Примечательный факт: в этих крайних южных широтах ночь длилась всего два часа. У них было 22 светлых часа в сутки, чтобы изучать окрестности и отдыхать от тягот плавания.

Через два дня Дрейк и его люди отправились на север вдоль западного побережья континента в сторону Чили, по пути остановившись на паре островов, которые при ближайшем рассмотрении оказались «богатым хранилищем самых щедрых запасов продовольствия». Отдохнув и насытившись, они поплыли дальше. Казалось, худшие беды остались позади – они смогли пересечь Атлантику и пройти Магелланов пролив, Дрейк сумел подавить мятеж, и в придачу они до сих пор не умерли голодной смертью.

В таком приподнятом настроении моряки прибыли в «плодородное место, где в изобилии водились разнообразные блага: овцы и прочий скот, маис (род зерна, из которого делают хлеб), картофель и подобные корнеплоды; кроме того, считается, что эти места на удивление богаты золотом [золото!], и в общем тут нет нужды ни в чем, что могло бы пригодиться человеку для обеспеченной жизни». Это случилось 25 ноября. Небольшая группа англичан прошла уже тысячу миль к северу от Магелланова пролива. Они даже не подозревали, что самый серьезный кризис еще впереди.

«Мы увидели остров под названием Мокко, – писал Флетчер. – И сочли за лучшее отойти от материка, не пытаясь на собственном опыте выяснить, какие опасности там могут таиться». Крошечный Мокко, площадью менее 20 квадратных миль, казался песчинкой в безбрежном и грозном море. Много лет спустя в водах близ острова поселился 20-метровый кашалот-альбинос по кличке Мокко Дик, вдохновивший Германа Мелвилла на создание эпического романа «Моби Дик».

Добравшись на веслах до берега, Дрейк и его люди поняли, что они не одни. Летописцы давали местным жителям множество имен, но вероятнее всего, они принадлежали к народу мапуче, а именно к племени лафкенче – «людей моря», обитавших вдоль побережья. Сначала лафкенче вели себя подчеркнуто дружелюбно и, к большому удовольствию англичан, начали охотно меняться с ними. У них были «как раз такие товары, как нам нужно: жирные бараны, куры и маис». Английские матросы знаками показали, что им нужна вода, и лафкенче тотчас «убедили нас знаками… что у нас ее будет сколько угодно». Еда, которую принесли лафкенче, оказалась сытной и необычайно аппетитной. «В тот вечер баранина и курятина показались нам восхитительно вкусными; мы с нетерпением ждали дня, когда сможем выменять у них больше, и едва ли не каждый человек в команде хотел сделаться торговцем в Южном море».

Все это время Дрейк изучал туземцев и пришел к выводу, что, в отличие от непредсказуемых патагонских великанов, убивших двоих его людей в бухте Сан-Хулиан, великодушные жители острова Мокко, «не имевшие ни луков, ни стрел», не представляют опасности. Он посчитал лафкенче спокойными, даже безобидными, и какое-то время они действительно вели себя вполне миролюбиво. Они уговорили Дрейка направить корабль в «узкую бухту, по обеим сторонам которой поднимались густые заросли высокого индийского тростника». Убаюканный ложным чувством безопасности, Дрейк последовал за ними. Это был один из редких случаев, когда его подвела интуиция.

Дрейк не мог этого знать, но на самом деле «в густых тростниках по обе стороны бухты стояло великое множество кровожадных воинов», готовых к нападению. Беспечные англичане на своих кораблях заходили все дальше, а лафкенче продолжали безмолвно и неподвижно ждать плечом к плечу в тростниках, «когда им представится та возможность, которой они искали». Когда люди Дрейка, все еще не подозревая о нависшей над ними опасности, подошли к указанному месту, их пригласили высадиться на берег, пообещав показать, где можно набрать воды. Двое моряков, скорее всего Томас Флуд и Том Брюэр, сошли на берег с посудой для воды. Один из них «взял с собой канат, чтобы подтянуть лодку ближе к берегу», и бросил его на землю. До этого момента все было спокойно, но после в мгновение ока обыденный поход за водой превратился в противостояние не на жизнь, а на смерть. «Не успел [канат] выскользнуть из его рук, как один индеец перехватил его и начал быстро тянуть нашу лодку к берегу… [а в это время] остальные схватили наших людей, которые высадились на берег, и уволокли их с собой».

Тогда из своих укрытий появились воины лафкенче, «хорошо вооруженные луками, стрелами и дротиками из тростника». Взятые в заложники английские моряки не могли «ни защитить себя, ни нанести сколько-нибудь урона врагу» и поэтому «поневоле стали мишенью для стрел, сыпавшихся на них сзади, спереди и со всех сторон». Лафкенче методично расстреляли их, а затем напали на остальных. Спасения не было: англичане не могли ни воззвать о помощи и милосердии, ни сдаться. «Густые тучи стрел летели в них со всех сторон; в своей узкой лодке они