Первой мыслью Тарры было бежать, но куда? Вернуться и рассказать Хаджу Дизму? Но тогда злодей наверняка оставит его здесь, пока спруты не превратятся окончательно. Хватит ли ему времени, чтобы сделать крюк и воспользоваться им? Вряд ли…

Ужас навалился на плечи хроссака, словно ледяное покрывало, придавливая к земле своим весом. Неужели это конец, и ему тоже придется стать жертвой смертельного поцелуя спрута, превратившись в мешок с обугленными костями?

Что ж, возможно, но не в одиночку!

Мысли о мести придали Тарре сил. Бросившись вперед, он обвязал двойной петлей брюхо левого спрута и потянул, пока щупальца не соскользнули с края постамента, а затем поволок чудовищную тварь через пещеры, на стенах которых мерцали отблески факела. В тех местах, куда попадала кислота, от веревки поднимался едкий дым, но она выдержала, и, в конце концов, вспотевший хроссак появился у того места, где ждал Хадж Дизм.

— Принес? — нетерпеливо крикнул тот.

— Да, — тяжело дыша, ответил Тарра, — приволок на веревке. Сбрасывай свой конец и готовься вытаскивать.

Он откатил ведро в сторону, будто бы подготавливая его к подъему. Хадж тут же сбросил сверху веревку. Тарра привязал ее к своей, и Хадж выбрал слабину. Затем хроссак подтащил спрута поближе и услышал судорожный вздох хитреца.

— Великолепно! — прохрипел тот, видя лишь золото, но не чудовищное превращение, происходившее все быстрее.

Веревку, обматывавшую брюхо спрута, почти разъело кислотой, и Тарра сделал новую петлю ниже щупалец. Один раз он случайно коснулся золотой плоти монстра, и ему пришлось прикусить губу, чтобы не вскрикнуть, ибо кожа на костяшках пальцев почернела и потрескалась!

Наконец он крикнул: «Поднимай!», и Дизм, довольно посмеиваясь, начал крутить рукоять лебедки. Алчность его была столь велика, что он полностью забыл о ведре. Но Тарра о нем не забыл.

Пока масса превращающейся золотой плоти короткими рывками медленно поднималась наверх, хроссак шагнул в тень и, оторвав ручку от ведра, быстро сделал из нее крюк. Отступив назад, он швырнул крюк в веревочную петлю, прежде чем она оказалась чересчур высоко, и, стоя под висящим идолом, крикнул:

— Спускай лестницу, Хадж Дизм, как договаривались, или я помешаю тебе своим собственным весом. Ибо тебе не поднять идола вместе со мной!

— По очереди, — ответил тот. — Сначала идол.

— Будь ты проклят, Хадж! — крикнул Тарра, повисая на крюке, чтобы продемонстрировать Дизму серьезность своих намерений, — но крюк тут же разогнулся и соскользнул с петли, вынудив Тарру упасть на колени. Когда он снова поднялся на ноги, веревка и идол были уже недосягаемы, а сверху раздавалось эхо зловещего смеха Хаджа, но недолго.

А потом, пока хроссак стоял, хмуро сжимая и разжимая кулаки, снова послышался голос Хаджа:

— Хроссак, что это за отвратительный запах?

Идол медленно поворачивался на веревке, исчезая в трубе.

— Запах моего пота, — ответил Тарра, — смешанный с запахом дыма от факела и с запахом самой смерти!

Он отошел в сторону, чтобы на него не попали с шипением падавшие сверху капли, оставлявшие дымящиеся следы на полу. Идол уже был у самого края, и капли ядовитой слизи начали падать чаще.

Стоя поодаль, Тарра слышал бормотание Дизма, вращавшего ворот лебедки, затем удивленный возглас, а затем вопль неподдельного ужаса!

Тарра мог представить себе происходящее во всех подробностях — как поворачивается ворот, сматывая веревку, и как появляется тяжелый, отливающий золотом спрут. Еще один поворот, и сверкающие глаза спрута смотрят в глаза Хаджа, щупальца тянутся к нему, разбрызгивая шипящую кислоту…

А потом…

Продолжая истошно вопить, в объятиях золотого кошмара с ожившими смертоносными щупальцами Хадж вместе со спрутом рухнул в шахту. Веревочная лестница, упавшая лишь наполовину, маняще повисла вне досягаемости хроссака.

Пока изломанное, но еще живое тело Хаджа билось на полу в жутких объятиях чудовища и плоть его растворялась, превращаясь в дым, Тарра снова согнул крюк из ручки ведра и привязал к нему хорошую веревку. И тут он в ужасе увидел появившегося из темноты второго спрута, который полз на помощь своему зловещему близнецу!

Размахнувшись что есть силы, хроссак швырнул крюк туда, где свисали нижние перекладины веревочной лестницы. Мимо! Еще раз…

Чудовищные щупальца с шипением тянулись к его лодыжкам. Над телом смолкшего Дизма поднимались отвратительные испарения. Вокруг стояла ужасающая вонь. Наконец, Тарре удалось зацепить лестницу крюком, подтянув ее к залитому слизью полу.

Тарра не помнил, как хватался руками за перекладины. Казалось, его гнали вперед лишь слепой ужас и паника — наверх, из дыры, по винтовой лестнице, а затем по длинному туннелю с изваяниями из сталактитов к водопаду, под ночное небо. Он даже не остановился, чтобы пересечь уступ за водопадом, лишь прыгнул сквозь завесу падающей воды, почти без единого всплеска нырнув в озеро, а затем, борясь с водоворотом, поплыл к берегу, где еще тлели угли костра.

А после…

Наутро вдоль подножий холмов шел на восток со своими верблюдами очень богатый человек. Тарра Хаш так ни разу и не оглянулся…

Этот рассказ написан в декабре 1971 года и впервые опубликован в «Голове сатира», антологии под редакцией Дэйва Саттона, выпущенной в Великобритании издательством «Корги Букс». С тех пор он несколько раз перепечатывался, последний раз в «Выдающихся рассказах о призраках», антологии издательства «Кэррол и Граф» 2004 года, под редакцией Р. Четвинда Хэйса и Стивена Джонса. Когда я писал этот рассказ, я служил командиром оперативного взвода в тогдашней Западной Германии. Однако к моменту его публикации я стал интендантом подразделения Королевской военной полиции в нашей шотландской штаб-квартире в Эдинбургском замке. «Тетушка Хестер», естественно, рассказ из цикла о Мифе Ктулху, в чем-то похожий на «Тварь у порога» Лавкрафта. Но, несмотря на то что в нем отчетливо прослеживается влияние лавкрафтовского Мифа, по стилю написания рассказ не имеет с ним ничего общего.

Полагаю, лучше всего описать мою тетушку Хестер Лэнг как «белую ворону» в нашей семье. Во всяком случае, никто никогда не разговаривал ни с ней, ни о ней — я имею в виду взрослых — и если бы кто-то узнал о моих дружеских отношениях с тетей, они тоже наверняка были бы пресечены раз и навсегда; но, естественно, все это было много лет назад.

Я хорошо помню, как я пробирался окольными путями к дому тетушки Хестер в старинном Касл-Илдене на побережье неподалеку от Хардена, после школы, когда мои родители думали, будто я отправился на сбор скаутов. Тетя поила меня какао, и мы разговаривали о тритонах, лягушках, конских каштанах и прочих вещах, которые могли бы заинтересовать маленького мальчика, пока не подходило к концу время скаутского сбора, и я спешил домой.