Бейбичка была не в духе – Георгий Сергеевич понял это сразу, едва вошел в квартиру. Хотя с чего бы, спрашивается? Это он должен быть не в духе! Это его поставили в неловкое положение, заставляя расспрашивать у какой-то вертихвостки, куда подевалась ее подружка. Он ожидал увидеть Софью под одеялом с температурой, и никак не меньше, но увидел ее здоровой и цветущей, стоящей у мольберта.

– Что это значит? – прохладно поинтересовался он.

– Ой! – Софья выронила от неожиданности кисть. – Ты меня напугал!

– Если мне не изменяет память, мы договорились, что я заеду и заберу тебя из гостей, – сухо ответил Георгий Сергеевич. В его взгляде красноречиво читалось недоумение вперемежку с негодованием.

– Прости, пожалуйста, у меня совершенно из головы вылетело, – виновато улыбнулась она, не предпринимая попыток броситься в объятия, как это обычно бывало. Последнее особенно неприятно поразило мужчину. Ему страшно хотелось накричать на нее, но он решил с этим повременить, чтобы не ставить себя в неловкое положение. Возможно, что девчонка еще озвучит более уважительные причины своего возмутительного поведения.

– Чтобы что-то вылетело из головы, необходимо, чтобы в ней что-то было, – протянул он с нежным упреком. Раньше, когда он позволял себе в ее адрес подобные ремарки, бейбичка трогательно надувала губки, отчего ее немедленно хотелось раздеть и утешить. Но в этот раз она промолчала, смерив его таким тусклым взглядом, словно перед нею было пустое место.

Брови Георгия Сергеевича невольно поползли вверх. Но он нашел в себе силы не разразиться гневной тирадой, достал из бара бутылку ямайского рома и щедро плеснул в бокал. Опершись поясницей о подоконник, он сделал несколько больших глотков и обманчиво ровным голосом полюбопытствовал:

– Куда ты пошла после того, как уехала от подруги? Я тебе звонил, но ты не брала трубку.

Софа подняла кисть с пола, положила ее на мольберт и опустилась на краешек кресла.

– Извини. Я забыла, что поставила мобильник на беззвучный режим. Я немножко погуляла и пришла домой.

Она скользнула взглядом по узкой полочке, где красовался новый камень. Она только вчера приобрела этот изумительный золотистый пирит, излюбленный камень бога войны. Прямо как чувствовала, что его поддержка ей скоро понадобится.

– Немножко погуляла, – повторил Георгий Сергеевич задумчиво, и Софья поняла, что за этим последует – ничего хорошего.

– Ты зачастила с прогулками в последнее время.

– «Я богат. Повезло мне и родом и племенем. У меня есть Арбат. И немножко свободного времени», – продекламировала Софочка, надеясь сгладить назревавшую ссору, и тут же поняла, что зря.

У Георгия Сергеевича разве что челюсть не отвисла – девчонка смеет насмехаться над ним? Он еле сдержался, чтобы не влепить ей пощечину, схватить за волосы и объяснить, что она не смеет уходить от ответов на прямые вопросы.

На его лице столь явно отобразились его мысли, что Софочка подошла к нему и ласково запустила пятерню в седые волосы на затылке:

– Извини, я плохо поступила, но не специально. Я так закрутилась в последнее время, что стала непростительно забывчивой. Обещаю, что буду всегда отвечать на твои звонки.

Ее мягкий голосок с просительными интонациями напомнил мужчине привычную, славную бейбичку, и он мгновенно размяк, притянул ее к себе, жадно целуя.

Софья представила, что ее целует Андрей, и устыдилась саму себя. Гива ей противен, а она выпрашивает у него прощение и позволяет себя ласкать! И кто она после этого, а? Ведь ясно же кто.

Георгий Сергеевич отстранился и внимательно посмотрел на нее:

– Что у тебя с глазами?

– В каком смысле? – спросила Софья, воспользовавшись моментом, чтобы отобрать у него бокал и заново наполнить – только бы оттянуть момент близости. – Просто я больше не ношу линзы.

– Почему? С синими глазами ты похожа на Мальвину.

– А я хочу быть похожа на себя, – обронила Софа с улыбкой, и Георгий Сергеевич вдруг осознал, что не сможет ее переубедить. Что-то неладное с ней происходило. Что-то меняло его сахарную покладистую бейбичку в худшую сторону. Пожалуй, стоило в этом разобраться.

– Разве ж я против? – Георгий Сергеевич изобразил покладистость и снова притянул любовницу к груди, поставив бокал на подоконник. – Ты мне в любом виде нравишься. Как же я соскучился по тебе, малышка, если бы ты только знала…

Софья привычно прильнула к нему, уткнувшись носом в пахнувшую знакомым парфюмом рубашку, обмякла в сильных руках. Она вспомнила, как они познакомились. Софочка с подругами ужинала в ресторане, отмечая чей-то день рождения, кажется, Нелькин, громко хохотала, а потом и вовсе пустилась в пляс на небольшом танцевальном пятачке перед сценой. Кружилась до одури и так разошлась, что чуть не упала – но чьи-то крепкие руки подхватили ее. Она узнала мужчину, сидевшего неподалеку от их столика и весь вечер не сводившего с нее восхищенных глаз.

Их с Гивой столь много связывает. Он всегда желал ей добра (каким его сам понимал), он был таким родным и таким бесконечно далеким. Как набраться храбрости, чтобы сообщить ему о расставании? Как свести к минимуму боль, которую невольно ему причинит?

– Как же я тебя хочу! – страстно прошептал любовник, разворачивая ее спиной и заставляя наклониться к спинке дивана. – Сладкая, сладкая моя!

Его властные пальцы скользнули под шелковый халатик, стягивая трусики и раздвигая бедра. Софочка закрыла глаза.

Десятью минутами позже удовлетворенный Гива полулежал на диване, любовно перебирая ее волосы.

– Ты бы в салон наведалась, у тебя уже корни рыжие, – добродушно подсказал он. – Я смирился с твоей работой, нравится тебе – ради бога, но ты уж себя не запускай, бейбичка. Негоже это.

Софья дернулась, словно от удара, и села, странно уставившись на любовника. Она-то, идиотка, осуждала Лилю за слабохарактерность, считая, что уж сама-то ни за что не легла бы под нож хирурга ради мужского каприза. Она искренне верила, что ее Гива относится к ней трепетней, участливее и ни за что не потребует подобных жертв. Но разве не ради него она носила синие линзы, стремясь угодить его вкусу? Не ради него ли высветляла свои роскошные медные волосы? Да, Гива вел себя деликатно, понимая, что она взбунтует против прямых приказов. Гива действовал с умом, не спеша, терпеливо внушая ей необходимые установки, а она, как та лягушка из эксперимента, плавала в теплой воде и не замечала, как повышается температура. Ей казалось, что она изящно и мудро управляет влюбленным мужчиной, а на самом деле все было с точностью до наоборот. Однажды она бы просто сварилась, упустив спасительный момент, когда еще можно было выпрыгнуть…

– Ты чего? – забеспокоился Георгий Сергеевич. – Что опять не так? Чего тебе снова в голову стукнуло?

Она больше не может с ним оставаться. И не только потому, что не любит, а потому, что если останется, то попросту утратит себя. Единственный способ сосуществовать с ним – это поддаться ему, позволить менять себя на его усмотрение, добровольно отказываясь от собственного «я». Сам того не ведая, Немов научил ее ценить то немногое настоящее, что в ней еще оставалось, а Гива мечтал превратить ее в послушную наложницу, лишенную права голоса.