Уши забило наглухо. Из всех звуков мира остался один: утробно рычала земля.

А потом стало светло. Не так, как при восходе солнца, а так, как на пожаре. Светло при светящемся небе.

Землю ещё тошнило. Живана упрямо попыталась встать, теперь утонули лишь ноги, утонули и нашли опору. Не отпуская того, за что держалась, она приподнялась.

Всё вокруг было окутано пылающей пылью. А совсем рядом, испуская невыносимый свет и опаляя жаром, в небо устремлялся огненный столб. От него разлетались искры, некоторые не гасли, описывали долгие крутые дуги и возвращались к земле.

Возможно, так она стояла долго – оцепенев. Наверное, долго. Потому что, оглянувшись вновь – это только показалось, что сразу, – она увидела кучу размётанных камней и брусьев на месте дома, и слабые рядом с мятежом подземного огня огни неразгоревшихся ещё пожаров…

И с этого момента она помнила себя чрезвычайно отчётливо и точно, не было страха, не было жалости к себе и другим, не было растерянности – лишь холод в голове и в сердце, да ясное осознание, что бежать сейчас, по темноте, нельзя: позади болото. Наверное, это странное состояние её и спасло – ибо сотни людей, старожилов, утонули в эту ночь, спасаясь от огня, а пуще – от страха перед огнём.

Она же, одна из немногих, разгребала завалы, вытаскивала кого-то из-под рухнувших стен и потолков, выводила скотину… Камни с неба падали рядом, разлетались, раня и калеча уцелевших. Широко и страшно горел лес.

Никто не видел, как на болоте появились серые дымящиеся проплешины…

Море

Как тихо, подумал император. Он имел в виду не тишину как отсутствие звуков, нет: звуки как раз были: мерный скрип уключин и неповторимое журчание, с каким лопасть входит в воду и движется в ней, и покидает; шёпотное ночное "хоо… хоо… хоо…" тимпана, задающего ритм гребцам; скрип настила под ногами сменяющих друг друга гвардейцев; разговор вполголоса капитана с кем-то из помощников… Тишина была в другом: молчало небо. Молчало море. И даже огненной полосы не разглядеть было среди мириадов молчащих звёзд. Его, приученного слышать их постоянное звучание, нервное или певучее, такая тишина несколько тревожила. Хотя, он знал это и по своему опыту, и из книг, такое случалось время от времени и ни к чему плохому не приводило.

Свет заката и сумерек давно померк, и теперь дромон покоился в центре чёрного купола, усеянного звёздами и лунами. Спасибо тебе, Создатель, за столь великолепное зрелище, подумал император серьёзно. Ничто не настраивает на возвышенный лад яснее и чище, чем вид звёзд. Возможно, что точно так же, как в капле воды отражается океан, в каждой из этих блестящих точек отражается весь свет и всё могущество мира…

Что-то произошло в один миг. По небу от горизонта пробежала быстрая волна – звёзды подпрыгивали на ней – и позади волны небо, только что бездонное, вдруг стало тусклым и плоским – пыльный занавес. Впереди, над головой и крыльями носовой фигуры, вдруг чётко обрисовавшейся, возникло странное зеленовато-медное зарево – а выше зарева, среди измельчавших звёзд, появились и стали разбегаться слабо мерцающие круги. Их было много, вытянувшихся в ряд – словно кто-то пустил по небу "блинчики" лёгким плоским камешком. С северо-запада на юго-восток. Там, где проходила огненная черта.

А через минуту море охватило рябью. И – возник тихий-тихий шёпот, идущий отовсюду сразу… будто кто-то пересыпает серый пепел из ладони в ладонь…

Первым очнулся капитан. Император слышал, как он отдавал команды. Как бегут-торопятся матросы. Как тимпан удвоил частоту ударов – теперь он бил звонко, днёвно… и вёсла таранили воду, возмущённую, бурлящую.

– Государь… – рядом встал Горгоний. – Похоже на землетрясение. Если пойдёт волна…

Император взял его за руку. Пальцы старого чародея были холоднее льда.

– Разве мы успеем что-нибудь сделать? – спросил он.

– Мы должны попробовать. Обязаны. Идёмте на корму. Там мы не помешаем морякам.

– А не суета ли это, учитель? – спросил император.

– Идёмте, – повторил тот.

На корме уже стояли все свитские чародеи, и Калистрат быстро-быстро чертил по доскам палубы меловые знаки…

Император с первого взгляда понял, что они собираются сделать.

– Нет, братья, – поднял он руку. – Или мы спасёмся вместе, или вместе погибнем. Это, – он махнул на знаки, – убрать. Будем крепить корабль. И – положимся на судьбу.

– Мы слишком близко от берега, – сказал Горгоний.

– Будем крепить корабль, – с нажимом повторил император.

Горгоний вдруг улыбнулся:

– Ты был неплохим учеником, брат Арий. Кое-чему я тебя научил… да и жизнь научила…

Жизнь научила, согласился император молча. Горгоний быстро и умно распределял между чародеями части корабля. Тебе, брат Арий – левый борт от мачты до кормы…

Он положил руки на фальшборт, заставляя упрямое дерево корабля ожить и подчиниться. Оно просыпалось с неохотой, с болью. Оно скрежетало бы зубами, если бы имело зубы. Но наконец – ответило.

Дромон медленно, но верно становился живым существом. Хотя бы на время.

Император ощущал его волю к жизни и его страх.

Из чудовищного далёка слышались команды капитана. Дромон терпел его, но не любил. Капитан казался ему погонщиком с острой пикой.

Вёсла убрать! Порты закрыть!

Засовы! Засовы проверить!

Мачты – руби! За борт!

Малый плавучий якорь!

Каким-то другим своим существом император отвлёкся от ожившего корабля и посмотрел вперёд. Быстро, ненормально быстро клубилась светящаяся туча. Из неё непрерывно лились молнии. А чуть ниже…

Чуть ниже качался тёмный гребень волны. Местами на нём вспыхивала пена.

Волна казалась крепостной стеною. Так её видит идущий на приступ солдат.

До волны было ещё далеко, когда корабль охнул протяжно, стал стремительно проваливаться вниз – и скользить, скользить туда, к волне…

Руки и ноги императора – и остальных чародеев, он чувствовал их так же, как себя, – срослись с деревом борта и палубы. Теперь оторвать их можно было лишь с мясом или со щепой…

Крики. Ужас в голосах, один общий ужас на всех.

Падение сменилось мощным подъёмом. Тяжесть обрушилась на плечи. Весь нос дромона ушёл под воду, потом с тяжким вздохом показался обратно. Корабль, чуть удерживаемый плавучим якорем, покатился кормой вперёд с водяного склона, одновременно взмывая к небу. Это длилось бесконечно долго: как девять смертей подряд. Уже никто не мог стоять на ногах, только сам император. Вода – трубила. Время замерло от этой музыки. Под нарастающей собственной тяжестью дромон вжимался в воду всё глубже – и в то же время скорость скольжения выталкивала его, помогала удерживаться над поверхностью. Но вот уже бурлит вровень с бортами. Только бы не зарылась корма…