Синий и Зеленый дружно кивнули. Последняя битва состоится.

Я поднялся. Быстрым движением окунул руку в карман и, вынув, протянул ее Элен. На ладони лежала пилюля с ядом.

Мадам Бюлов удивленно приподняла бровь. Свет единственной свечи озарил на лице неподдельное удивление, руки дрогнули — серебряная вилка со звоном стукнулась о фарфор.

— Что это, Емельян Михайлович?

Я молчал, настойчиво протягивая ладонь, слова, как назло, застряли в глотке.

— Месье Герши? — отозвался Иноземцев из темноты с другого конца стола.

Что это был за странный голос! Я никак не мог привыкнуть к этому звуку. Металлический, дребезжащий, не живой, не человеческий голос, словно кто-то говорил в пустую консервную банку, скрежетал железом по стеклу, словно это была плохая запись на фонограф Эдисона, которую нарочито растягивают и видоизменяют. По его звучанию не было понятно, кому он принадлежит — человеку ли, механизму. И даже мягкое звучание французского, на котором доктор предпочитал говорить, не спасало.

Тревога его придала мне уверенности — прикованный к стулу в своем неизменно погруженном во тьму углу длинного обеденного стола, лишенный возможности участия в общем действе, он казался теперь жалким и беспомощным. С тех пор как появился на пороге этого дома, я ни разу не видел его лица, но что-то мне подсказывало — сейчас оно искажено ужасом.

Кроме него и Элен, в столовой никого не было. Но я знал, что за нами, возможно, наблюдают незримые стражи — преданные куклы доктора, и обвел темноту комнаты взглядом в поисках оружия. Если не удастся пустить в дело яд, то один точный удар решит мой ставший бесконечным вопрос. Сегодня или никогда. Я вдруг ощутил прилив небывалого умиротворения. О, неужели наконец-то моя душа будет свободна…

— Это яд, мадам, — любезно объяснил я. Я старался быть любезным. Я не убийца, я не негодяй. Они должны были это знать. Я лишь явился исполнить свой долг.

— Что-что? — с недоверием хохотнула Элен.

— Это яд, мадам. Я должен был сразу сказать вам о цели своего визита. Я прибыл в Нью-Йорк убить вас.

— Герши! — вновь выкрикнул Иноземцев из темноты. — Что ты, черт возьми, мелешь?

— Это истинная правда, доктор.

— Это месть? Месть спустя семнадцать лет? Ты все еще держишь обиду? — продолжал дрожать от трусливого беспокойства этот металлический голос. Еще одна фраза, сказанная с надрывом, и он в очередной раз изойдет кашлем и лишится своих искусственных голосовых связок. Мне не было его жаль.

— Нет, доктор, это вовсе не обида и не месть. Но мне придется убить вашу супругу, потому как она не та, за кого себя выдает.

Элен прыснула.

— Вы вдруг вспомнили Тею-Ра? — расхохоталась она.

— Почти. Но боюсь, вы даже не Тея-Ра. Вы — Черная! Черная богиня Кали! Черная Шридеви.

Когда я поведал чете Иноземцевых о Кали, те разом издали облегченное восклицание. Оказалось, разговаривая сам с собой, я не раз называл имя черной богини вслух, но, о удача, никто не связывал божество с именем мадам Бюлов. И Иноземцев вдруг как-то даже успокоился. Откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.

— Вот видите, Герши, а говорили, ничего с собою не привезли из Тибета.

Меня ввергло в недоумение холодное спокойствие доктора, будто буря миновала, будто они больше не видели во мне никакой опасности. На короткое мгновение я опешил, а следом вознегодовал, как всякий маньяк, тщательно готовящий преступление, но который вместо предполагаемого триумфа просто сел в лужу.

— Я открыл ваше инкогнито, Элен Бюлов! Вам придется вернуться в небытие. Сегодня последний вечер Кали-юги, — вскричал я почти обиженно.

— Послушайте, Герши. Вы не в себе, — кротко начал доктор. Я видел, как в темноте соединились кончики его упакованных в перчатки пальцев; он вновь почувствовал свое превосходство. — Вы больны. Возможно, даже серьезно. Одержимость — одно из состояний деменции. И я могу предложить вам лечение. Я могу помочь вам выпутаться из сотворенных вами лабиринтов…

— Нет, это вы одержимы, — оборвал я довольно резко. — Иначе бы не обматывали себя бинтами, не носили маску, не прятались по темным углам, как крыс, не прятали того, что рано или поздно будет открыто. Предел существования любой тайны — вопрос времени. Так может ли врач, не обладающий ясностью рассудка, излечить того, кто потратил на поиск истины и исцеления семнадцать лет в самом сердце Тибета!

Стрела достигла цели — Иноземцев проглотил язык. И, успокоенный, я одернул полы пиджака и вернулся взглядом к глазам мадам Бюлов. Моя рука, вновь протянувшая пилюлю с ядом, дрогнула.

За столом напротив восседало черное, покрытое шерстью четырехрукое существо, в одной руке оно держало трезубец, в другой — чью-то отрубленную голову, в третьей — секиру, четвертой тянулось к моему горлу, на шее позвякивала гирлянда из черепов. На короткое мгновение мадам Бюлов сбросила свое человеческое обличье и наконец предстала во всей своей красе. Глаза горели и смеялись, на губах играла самодовольная улыбка победителя — уже знакомая мне и триллионы раз виденная.

Разумеется, предложить самой Кали просто выпить яд, было бессмысленно.

— Хорошо, Герши, — сказала она. — Давайте играть?

И я вновь увидел Элен Бюлов прежней. Видение исчезло.

— Ульяна, нет, никаких игр с пациентами, — возразил Иноземцев. — Послушайте, Герши, в самом деле. Мы живем в двадцатом веке, а не во времена Рамаяны и Махабхараты. Уже давно перестали решать споры ядом.

— Доктор, вы слепы! Элен — не человек. Она сгусток энергии, которой собралось слишком много, достаточно, чтобы приобрести человеческое обличье. Энергии разрушения, разложения. Она есть эрозия! И если тело ее столь же бренно, то дух — всемогущ. Оглянитесь на свою жизнь и поймите наконец: вы, точно загипнотизированный, следуете за ней прислужником, подручным, исполнителем ее губительных идей. Она сеет зло вашими руками. Вы вечный раб темных сил.

— Ванечка, ты рискуешь поверить господину бывшему адвокату. — Элен прыснула. — Он толкует весьма убедительно.

Иноземцев молчал. Но спустя минуту он изрек, совсем тихо, почти с мольбой:

— Герши, давайте потолкуем об этом наедине?

Я опустил руку с ядом, отодвинув стул, сделал шаг назад. Сегодня или никогда. И обвел глазами столовую, ища что потяжелее. Я стал всерьез опасаться, что если Кали примет свой черный облик еще раз, то в нем и останется. И тогда мне ее не одолеть — разрушит полмира.

— А я предлагаю потолковать об этом сейчас, — прервала Элен мои лихорадочные соображения. — Хотите пари, Герши?

— Пари с черной богиней Кали? — фыркнул я. Я, конечно же, вложил в эту фразу все свои негодование, ярость, презрение и вызов. Но вышло довольно жалко. Будто Герши был обезьянкой, у которой пытались выманить похищенные спички.