Но было одно лицо, воле которого он никогда не мог противостоять, забиравшее над ним с годами все большую власть, – страстно любимая им супруга. С несговорчивыми министрами Николай II справлялся путем простого увольнения в отставку, что было ему тем легче, ибо к ним лично, как я уже упоминал, он вовсе не привязывался. В ином положении была Александра Федоровна. Расстаться с ней он и мысли не допускал, а потому молча, порой стиснув зубы, выносил ее гнет, выйти из-под которого он, однако, неоднократно стремился. Не имея достаточно мужества оказать ей явное сопротивление, он прибегал в таких случаях к пассивной обороне. Так он систематически не отвечал на некоторые, обращаемые к нему царицей, предложения и вопросы.

«Я тебе четыре раза телеграфировала о Хвостове{199} (кандидат Александры Федоровны в министры внутренних дел), и ты мне все не отвечаешь»{200}, – писала Государыня в сентябре 1915 г.

Если Николай II не решался прямо возражать против политических планов и проектов Александры Федоровны, то всемерно оттягивал их осуществление, что вызывало, например, такие замечания в письмах царицы: «Ты, мой друг, немного медлителен».

Но подобный образ действий возможен был лишь, когда Николай II был в разлуке с женой. При непосредственном общении с ней он лишен был возможности так действовать. Императрица это вполне сознавала и, не обинуясь, ему это высказывала: «Я ненавижу, – писала она ему, – когда мы врозь. Другие тобой сейчас завладевают».

Тем не менее абсолютного внутреннего подчинения воле Государыни, даже в самый последний период царствования, у Государя не было, и, быть может, никогда за всю свою женатую жизнь не приложил он столько усилий к отстаиванию собственных намерений, как именно в последний год царствования. Так, при внимательном просмотре всех, изложенных в письмах царицы, требований, обращенных к Государю, выясняется, что многие из них остались неисполненными.

Правда, что некоторые пожелания императрицы, свидетельствующие, между прочим, о непонимании ею русского государственного строя и пределов усмотрения даже самой деспотической власти, Государь фактически не мог исполнить.

К числу подобных желаний относятся: исключение из Государственного совета епископа Никона{201}, входившего в его состав по избранию духовенства, одновременная смена всех членов Св. Синода и, наконец, требование, чтобы у председателя Государственной Думы было отнято придворное звание{202}. Каким-то непостижимым образом Государыня не понимала, что демонстративное исключение из состава лиц, облеченных придворным званием, избранника всего народного представительства было бы равносильно открытому разрыву со всем культурным населением страны и привело бы не к нанесению ущерба влиянию и значению Родзянко{203}, а, наоборот, к созданию ему среди взбаламученной общественности исключительной популярности.

Время, когда выражение царской немилости приводило к тому, что общественность мгновенно отшатывалась от лица, ей подвергшегося, давно миновало, и на практике происходило часто обратное.

Если Николай II не умел повелевать другими, то собой он, наоборот, владел в полной степени.

Действительно, самообладание его было исключительное, а соблюдение того, что он почитал своим долгом, достигало необычайной самоотверженности.