Я провела кончиком пальца по конденсату на окне, начертив линию с подтеками росы, сквозь которую стала видна часть внешнего мира. Затем стерла ее ладонью. Капли побежали вниз к плинтусам.

– Просто проследи, чтобы никто не пришел, когда я буду красть компьютер из лаборатории.

Кол согласился встретиться со мной позже.

– Пока что поспи, – сказал он.

Я солгала и сказала, что посплю.

Я написала Элли: «Мне нужно увидеться с тобой».

Ответа не последовало.

Как будто это могло меня остановить.

Я поехала к ней в офис. Буду ждать.

Можно было почти поверить, что ничего не случилось – что Сэнди все еще жива, и даже Паоло. Вокруг меня тихо проходила нормальная жизнь: мокрый гравий под подошвами ботинок, парящая дымка одеяла облаков, звуки утреннего трафика. Негаснущий свет вывески «Бургер Кинг». Все так размеренно и лениво идет своим чередом.

Такие мысли означали только одно: я устала.

Дождь очистил и охладил воздух. На скользком от дождя асфальте рябили неглубокие лужи. Я прислонилась к машине Элли на той же стоянке, что и десять часов назад. Это была четырехдверная «Хонда Аккорд». Автомобиль семейного человека – безобидно-серебристого цвета, который был довольно приятным, но совершенно невыразительным. Я положила руки на капот, размышляя, смогу ли я когда-нибудь водить что-нибудь подобное, жить так, как живет Элли.

Я смотрела на движущиеся груды облаков, постукивая ногтями по холодному металлу, пока не услышала за спиной голос Элли.

– Гм, нет, – проворчала она. – Не получится. Спрыгни с моей машины, потому что я с тобой разговаривать не буду. Не сейчас.

Голос, которым она в этот момент говорила, был совершенно новым для меня – не крик товарища по команде через яркое от солнца поле, не исповедальный шепот в едущем среди призрачных огней шоссе автобусе команды. И не профессиональный гон, полный поддержки. Эта Элли была полна осуждения – таким голосом говорят с осужденными. Или с кем-то невежественным, кого нужно направлять твердой рукой.

И снова это ощущение нереальности происходящего.

Сигнальные огни автомобиля вспыхнули желтым, когда она открыла «Аккорд» кнопкой на ключах. Она направилась к двери, как будто не собиралась останавливаться.

Мои руки были сложены на груди. Я не сдвинулась с капота, когда она потянулась через меня.

– Да ладно тебе, Элли.

– Я серьезно… нет. Не ставь меня в такое положение. Я по закону не могу говорить с тобой. Что ты вообще здесь делаешь? Ты не должна быть здесь.

Сначала я думала, что она специально говорит со мной как с человеком, находящимся под арестом, но тут я неожиданно поняла, что Элли просто перегорела. Это был тон, на который переходят люди, которые сначала чрезвычайно много помогают, а потом им становится все равно. Люди, которые выбились из сил. Я не слышала такой тон ни у кого уже много лет, но звучал он именно так. Смысл ее фраз едва ли имел значение – сама интонация говорила мне, что человек больше не будет принимать участие в моей жизни и что это была полностью моя вина.

– А где, по-твоему, я должна быть? – спросила я, отчаянно желая услышать ответ.

Она скривила губы, словно попробовав на вкус что-то горькое. Мои руки словно приклеились к ее машине.

– Скажи мне только одно: они собираются его найти? Это все, что мне нужно знать. Они собираются допросить Мэтта?

Элли оглянулась через плечо, когда офицер в свежей униформе прошелся по тротуару. Она улыбнулась, быстро помахав ему рукой. Улыбка исчезла, когда она снова повернулась ко мне. Ее голос понизился до вынужденного шепота:

– Эмили, я тебе не анонимный источник, ясно? Я не буду предоставлять тебе внутреннюю информацию. Ты ведь прекрасно все знаешь. Ты наверняка не хотела бы упоминать все оценки по найму, которые ты сделала для полиции?

Ее брови укоризненно поднялись вверх.

Судя по всему, слухи распространялись быстро.

Настала моя очередь закатить глаза, даже несмотря на то, что я была слишком взвинчена и измучена, чтобы оправдываться.

– Это было много лет назад, а сейчас этот факт раздуют до невероятных масштабов. Может, я и узнала что-то о полицейских процедурах, но…

Она подняла руку:

– Хватит. Правда, достаточно. Ты более чем достаточно знаешь о работе полиции. Узнав об этом, я почувствовала себя идиоткой, защищая тебя. Тебе не нужна моя защита.

– Мне нужно, чтобы ты меня выслушала.

– Мне нужно, чтобы ты поехала домой. Эмили, ты плохо выглядишь.

– Что уж мне на самом деле нужно, – сказала я, – так это чтобы ты мне доверяла.

– Я сейчас не в том положении, чтобы это себе позволить. – Элли отступила на шаг, уперев руки в боки. – Не сейчас.

Я знала, что не было смысла изображать негодование. Тремя месяцами ранее я постаралась бы держаться на таком же расстоянии, если бы наши роли каким-то образом поменялись: в отношении пациентов, коллег, профессионального долга.

– Да неужели… Ты действительно думаешь, что я…

– Нет, это не моя работа – думать так или иначе. Моя работа – связи с общественностью. Вот и все. Эта работа включает в себя и поддержание профессиональной дистанции с любым человеком, находящимся под следствием. Вот почему я еще раз прошу тебя слезть с моей машины!

Я встала, но осталась между ней и дверью:

– Элли…

– Нет-нет, не начинай. – Женщина покачала головой, закрыв глаза. – Нет. Больше никаких «старых-добрых времен» и «командной игры». Я уже и сказала, и сделала слишком много.

– Верно. Я ценю это. Мне просто нужно знать одну вещь. Только одну, с вариантами ответа «да» и «нет».

Элли открыла глаза. За этой маской я почувствовала борьбу в своей старой подруге. Она видела двух Эмили – ту, которую знала, и ту, которой вдруг перестала доверять. Если кто-то и понимал, каково это – подозревать всех, – так это была я.

– Только одно слово: «да» или «нет». Представь, что ты говоришь с обеспокоенным представителем общественности.

Мимо пронеслась машина. Никто из нас не пошевелился. За спиной Элли последние солнечные листья осени цеплялись за серые ветви, как ангелы на сильном ветре. Она кивнула.

– Детектив Мейсон или кто-нибудь еще будет преследовать Мэтта?

Элли глубоко вздохнула и задержала дыхание в груди. Затем наконец она подтвердила именно то, что я и подозревала.

– Провели несколько допросов. В настоящее время есть только один человек, представляющий интерес в этом деле.

Казалось, не было никакого реального пути назад к обычной жизни. Осталось стремление к справедливости, которая обязана была восторжествовать. Мое собственное падение с проторенной тропы было таким тошнотворно крутым, что я могла только гадать, что же случится дальше, что вообще может случиться?