— Что? — спросила Бергдис.

— Самый священный остров.

— Христианский?

Михран покачал головой:

— Так называет его император Миклагарда. Очень священный остров, потому что на нем приносят жертвы и русы, и викинги.

— Где он находится?

— В двух днях пути.

Бергдис оглядела спутников.

— Там растет огромный дуб, — сообщил им проводник. — Старый как мир. Все путешественники совершают жертвоприношения у его корней.

— Мы принесем в жертву собственного вождя, — пробормотал Бруни.

И на сей раз Торстен был с ним согласен:

— Да, это очень, очень большая жертва.

— Хорошо, — отозвалась Бергдис. — Нам надо завернуть его в шкуры и положить в трюм.

— Подальше от мух, — заметила Одиндиса.

— А на том острове безопасно? — спросила Брита.

— Больше никаких печенегов, — успокоил ее Михран. — Они позади. Все печенеги остались позади.

— Что же впереди? — спросила Эдит, качая головой.

Бергдис уставилась ей в глаза и ответила:

— Наша судьба.

— В такие времена, — добавил Торстен, — ни к чему пытаться заглянуть далеко за горизонт. Давайте лучше посмотрим, что нас ждет в следующую минуту.

— От Святого Григория, — продолжал Михран. — Всего четыре дня пути до Черного моря, а оттуда…

Бергдис лишь отмахнулась от его слов:

— А кто сказал, что мы поплывем дальше? Многие из нас думали, что идти на юг от Киева — это большая ошибка. — Тут она снова положила руку на плечо Эдит. — Торстен прав. Сначала самое главное.

Некоторые отвели от нее взгляд и уставились себе на ноги, словно зная, о чем она заговорит.

— Я не буду спрашивать вас, кто желает умереть вместе с Рыжим Оттаром, — ледяным тоном произнесла Бергдис. — Я не буду спрашивать… — Торстен тяжко вздохнул и переступил с ноги на ногу. — Потому что у нас нет выбора.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Сольвейг.

— Я имею в виду, — ничего не выражающим голосом продолжала та, — что у Рыжего Оттара была всего одна рабыня.

Сольвейг повернулась к Эдит, переступив прямо через тело Оттара.

— Тень! — крикнула Одиндиса. — Держись от него подальше!

Девушка с любовью поглядела на подругу. Щеки Эдит зарозовели, словно спелые яблочки, а темные глаза — блестящие, точно ягоды черники, — округлились. Она подумала, что сейчас, наверно, ребенок пинается в ее животе.

Сольвейг схватила руку Бергдис и сняла ее с плеча Эдит.

Никто не сказал ни слова. Ни единого слова.

Сольвейг набросилась на своих спутников:

— Торстен! А ты, Бруни? Слоти!

— Замолчи, девочка, — скрипучим голосом процедила Бергдис.

— Вы что, не остановите ее? — потребовала ответа Сольвейг. — Ничего не скажете?

— Таков обычай, — отозвалась Бергдис. — И так было всегда.

— Кто это сказал?

Брита отважно подошла к Сольвейг и схватила ее за руку.

— Кто? — повторила та и заплакала.

Взгляд Бергдис словно пригвоздил Бриту к месту. Стряпуха сказала ей:

— Отныне ты обязана мыть Эдит ноги. А ты, Одиндиса, подготовь ей одежду для погребального костра. Теперь вы, мужчины. Вы знаете, как это делается. Каждый из вас должен будет сказать этой… рабыне: «Скажи своему хозяину, что мы делаем это из нашей любви к нему».

Сольвейг слушала и ужасалась.

— Слоти! — завизжала она. — Ты же христианин. Ты не можешь просто так стоять и слушать.

— Сольвейг! — прошипела Бергдис.

Сольвейг не обратила на нее никакого внимания.

— Эдвин! — зарыдала девушка.

Эдвин поднял вверх обе руки:

— Вы северяне, а я нет.

Он посмотрел на Сольвейг долгим, спокойным и многозначительным взглядом.

— Эдит из Англии, — продолжила она уже спокойнее. — И ты из Англии. Она христианка, и ты христианин.

Теперь взгляд Эдвина стал колючим.

— Заткните ей рот! — раздраженно потребовала Бергдис. — Как смеешь ты перечить мне и богам?

Но так же, как никто не поспешил на помощь Эдит, никто не пошевелился, чтобы сдержать Сольвейг.

— Мужчины, — презрительно проговорила Бергдис. — Какие же вы мужчины. Только наполовину.

И все же никто не тронулся с места.

— Если только, — медленно произнесла Бергдис, — Сольвейг не захочет занять место Эдит… — В ветвях упавшего дуба чирикали пташки. — Или умереть вместе с нею.

— Нет, — прервал ее Торстен. — Это не годится. Сольвейг — дочь свободного человека, она не рабыня.

Бергдис выдвинула подбородок и снова, к ужасу Сольвейг, обратила внимание на Эдит.

— Мужчины, — сказала она. — Ты, Торстен, и ты, Бруни, Слоти, Михран…

— Я нет, — отказался Михран.

— Эдвин.

Англичанин покачал головой:

— Нет, нет.

Бергдис фыркнула.

— Синеус! Ах да, он же стонет в трюме. Тогда ты, Бард. Будь мужчиной! Так, теперь все вы встаньте в круг и соедините руки так, чтобы рабыня смогла на них стоять. Я подскажу ей слова.

Трое мужчин и Бард сделали то, что велела им Бергдис. Послушалась ее и Эдит.

«Она будто в полусне, — подумала Сольвейг. — Будто от нее осталась лишь тень».

Эдит повторяла слова, что подсказывала ей Бергдис. Голос ее звучал будто из потустороннего мира.

— Смотрите! — нараспев произнесла она. — Я вижу отца и мать. — А затем: — Смотрите! Я вижу моего хозяина, восседающего в Асгарде. Как зелено здесь, как прекрасно. Юноши и мужи сидят с ним рядом. Рыжий Оттар призвал меня, а потому отпустите служить ему.

— Поставьте ее обратно! — приказала Бергдис, и Бард тут же поспешил к матери.

— Что это было? — скорбно вопросила Сольвейг.

— А ты как думаешь? — резко осадила ее Бергдис.

Сольвейг не ответила, ее трясло.

— Она посмотрела из нашего мира в тот, другой, — объяснила Бергдис.

И тогда Сольвейг заметила, что женщина надела тот же самый браслет из костей, что был на ней, когда та приносила в жертву цыпленка после того, как они спаслись от призрачного корабля и ночного шторма.

Сольвейг всхлипнула и зарыдала. Она отвернулась, но Эдвин поймал ее за локоть.

— Успокой Эдит, — сказал он ей негромко. — Да, успокой ее. Но не спорь с Бергдис. Она очень опасна.