в основном офицеры, гражданские чиновники и духовенство Русской армии, расстреливали немедленно, вторым предлагали вступить в ряды Красной армии. Если те отказывались, их тут же казнили на глазах товарищей, которые, видя этот ужас, соглашались служить красным. Их судьба была также трагичной: отправленные в полевые лагеря РККА, они вскоре подвергались расстрелу, потому что их было нечем кормить, да и в условиях окончания Гражданской войны Красной армии уже не нужны были новые бойцы[396].

Покончив с офицерами, духовенством и гражданскими служащими Русской армии Врангеля, к концу декабря 1920 года разохотившиеся большевики решили взяться за «неблагонадежное и классово чуждое население» Феодосии. Местный городской ревком принял решение об аресте «буржуазии и спекулянтов» Феодосии. Их арестовывали по спискам биржи труда, где «буржуазия и спекулянты» под страхом смерти вынуждены были зарегистрироваться. Поиздевавшись над задержанными, ограбив их до нитки под видом реквизиций излишков, всех задержанных «буржуа и спекулянтов» Феодосии беспощадно расстреляли[397].

В Евпатории, захваченной 15 ноября 1920 года частями 1-й Конной армии, Латышской и 30-й стрелковой дивизии 6-й армии Южного фронта, события разворачивались по той же схеме, что и в других крымских городах. После опубликования 17 ноября Крымским ревкомом приказа № 4 лица из категорий, указанных в приказе, за небольшим исключением, подчинились ему, явившись на пункты учета. Заполнив анкеты, офицеры, представители духовенства и интеллигенции, сразу же подверглись аресту. На остальных чекисты устроили в городе облавы. Допросив задержанных, торжествующие победители, лишенные элементарной человеческой жалости, беспощадно казнили их несколько дней спустя[398].

Характерно, что в Евпатории репрессии коснулись не только «классовых врагов пролетариата», включая отставных офицеров Русской императорской армии, офицеров белых армий, священников, дворянства и  чиновничества бывшей Российской империи, но и представителей общественных классов, во имя которых, как лживо утверждали большевики, совершалась социалистическая революция: рабочих и крестьян, работников органов советской власти, врачей и медсестер советских госпиталей, которых обвинили в сотрудничестве с белыми.

22 декабря 1920 года в Евпатории были расстреляны Наталья Яковлевна Кулибаба – прислуга в доме офицера, 18-летняя учительница начальных классов школы Антонина Ивановна Пиотровская, 20-летняя учительница школы Клавдия Ивановна Подольская «за содействие и сочувствие Белой армии»; 30-летняя Анна Игнатьевна Гасс была расстреляна «за содействие мужу в борьбе с советской властью», а муж-то всего-навсего был солдатом-трубачом полка в Белой армии[399].

Задержания и расстрелы в Евпатории затихли к концу зимы 1921 года, после чего основными способами наказания социально чуждых большевикам слоев населения стали высылка из Крыма на север России или содержание в концлагерях.

Красный террор в захваченной 15 ноября 1920 года Керчи начался практически в тот же день. Поверивших большевикам и пришедших на регистрационные пункты офицеров, священникоа, журналистов, гражданских служащих Русской армии тут же арестовывали и после короткого допроса расстреливали. Казни совершались на окраине города, в тихих безлюдных местах. В Керчи практиковался и совершенно дикий способ казни: приговоренных к смерти вывозили на судах в море и топили их там. Эту чудовищную one-рацию чекисты глумливо называли «десантом на Кубань».

Из крупных городов Крыма Ялта стала последней, куда вошли части красных. По приказу № 4 Крымского ревкома в городе зарегистрировалось около 7000 бывших военнослужащих Русской армии Врангеля[400]. Согласно данным, опубликованным в книге «Гражданская война в России: энциклопедия катастрофы», из этих семи тысяч поверивших лживым большевикам, около 5000 было расстреляно[401].

Особенно подлыми выглядят расправы, которые большевики оголтело устраивали над беззащитными сестрами милосердия и врачами. Именно в Ялте и ее окрестностях располагалось большинство санаториев и лазаретов с ранеными и выздоравливающими солдатами и офицерами Русской армии Врангеля. Для большевистской верхушки и их приспешников не существовало понятия милосердия и соблюдения основных человеческих прав. Большевики даже наплевали на собственное обещание признавать Женевскую конвенцию об обращении с врачами и сестрами милосердия в период войн и конфликтов. Ведь еще 30 мая 1918 года Совет народных комиссаров принял постановление, которое было направлено в Международный комитет Красного Креста, что «Совет Народных Комиссаров Российской Советской социалистической Республики доводит до сведения Международного комитета Красного Креста в Женеве и правительств всех государств, признавших Женевскую конвенцию, что эта конвенция, как в её) первоначальной, так и во всех её позднейших редакциях, а также и все другие международные конвенции и соглашения, касающиеся Красного Креста, признанные Россией до октября 1917 года, признаются и будут соблюдаемы Российским Советским правительством…»

Расправы большевиков над врачами и сестрами милосердия в Ялте говорят не только о нарушении основных человеческих прав, но и раскрывают лживость большевистского режима и показывают его террористический характер. Расстрелы врачей и медперсонала в Ялте, как отмечают историки, «стали одной из самых черных страниц крымского красного террора»[402]. 21 декабря 1920 года под Ялтой вместе с сотнями других была расстреляна сестра милосердия Ирина Булгакова – тетя писателя Михаила Булгакова.

В коллективном труде французских историков «Чёрная книга коммунизма» красный террор в Крыму с ноября 1920 по ноябрь 1921 годов названы «самыми массовыми убийствами за всё время гражданской войны» в России. Согласно советским данным, которые приводятся в книге «Гражданская война в России: энциклопедия катастрофы» только в крупнейших городах Крыма в период красного террора 1920–1921 годов было физически уничтожено около 56 000 человек[403].

Знаменитый русский писатель, участник этих событий Иван Шмелёв, ссылаясь на материалы Союзов врачей Крыма, оценивает число жертв террора в 120 ООО человек[404]. Такие же цифры жертв красного террора приводят в своих исследованиях писатель-эмигрант, участник Гражданской Роман Гуль[405] и известный исследователь этой темы историк-эмигрант С.П. Мельгунов[406]. Некоторые исследователи считают эти цифры преувеличенными

Живший эти страшные годы в Крыму поэт и художник Максимилиан Волошин писал 24 апреля 1921 года и 15 июля 1922 года своему другу художнику Константину Кандаурову: «Пять месяцев мы захлебываемся в крови. Я все время борюсь с террором за жизнь отдельных людей. Несколько десятков удалось вырвать, но это капли в Океане. Мне нет дела до Гражданской войны, программы и т. п., но я не хочу, чтобы проливалась бессмысленно кровь… Несколько цифр – вполне точных: за первую зиму (1920 года. – Авт.) было расстреляно 96 тыс. – на 800 тыс. всего населения, т. е. через восьмого. Если опустить крестьянское население, не пострадавшее, то городского в Крыму 300 тыс., т. е. расстреливали через второго. А если оставить только интеллигенцию, то окажется, что расстреливали двух из трех»[407].

Сам М.А. Волошин тоже оказался в расстрельных списках, но его спасло знакомство «с воспылавшим симпатией к поэту» председателем ЧК Феодосии. Вспоминая о знакомстве с этим чекистом-палачом,