«Нууу бляаа, даж и не знааю». Слишком много, всех не упомнишь. На столе Джимми бумажная тарелка с энчиладой, от которой идет пар, и жареной фасолью. Коллеги и полицейские всё время подтрунивают над его весом. Худой как палка, а ест как лошадь. Слишком большие коричневые джинсы собираются складками вокруг талии. Их держит черный ремень, пряжка продета сквозь самое первое отверстие.

«И многие стажеры потом руководят групповыми занятиями? – спрашиваю я. – Из тех, с которыми ты занимался?» «Вообще никто, – отвечает Джимми, – только я». У Донте почти нет шансов, и он это знает. «У прошлого меня защита была покрепче, чем у нынешнего», – говорит парень. Меня задела простота и правдивость этого высказывания. Донте тоже разговаривает так, как будто он всё еще в банде, всё еще «держит» улицы, но порой у него вылетают неожиданные фразы, – фразы, которые обнажают его нового. Например, как-то раз мы сидели в вестибюле фешенебельного отеля в центре Сан-Франциско и ели органическую клубнику из корзинки, а мимо нас, уверенно постукивая каблуками по мраморному полу, группками проходили посетители конференции. И Донте рассказывал историю о том, как он и его кореша называли женщин «сучками». Не только девушки, но и сестры, и матери были сучками. Иногда они говорили «моя старушка». У женщин не было имен; не было личности. Внезапно Донте сказал: «Всё время называя ее сучкой, я отнимал у нее право быть человеком».

Джимми и Донте работают в Community Works – оклэндской организации, которая проводит программы по профилактике насилия и реформированию системы уголовного правосудия. Кроме того, Community Works запускает ряд инициатив в области искусства и образования, направленных на предупреждение жестокости и негативного влияния лишения свободы на заключенных и их семьи. Как-то вечером я участвую в групповой встрече, которую Джимми и Донте курируют вместе в рамках стажировки Донте. Как и все курсы, которые Джимми ведет не в Сан-Бруно, этот проводится в отделении департамента полиции Сан-Франциско. Некоторые из слушателей начали проходить RSVP в Сан-Бруно, но закончат обучение здесь, на еженедельной программе ManAlive. Бывает, что мужчины приходят в ManAlive по собственному желанию, но таких студентов немного. Занятия для подобных добровольцев проходят не в отделении полиции, а в церквях и домах культуры, где собрания проводят специалисты вроде Хэмиша Синклера, который все еще курирует несколько встреч в неделю[84]. Среди восьми участников встречи четверо латиноамериканцев, двое чернокожих и двое белых. Всех их к посещению обязал суд. Большинство судимы по особо тяжкой, но есть и осужденные за проступки. Проблемы их разнообразны: незаконное хранение оружия и другие уголовные правонарушения, злоупотребление наркотиками или алкоголем и неполадки с психическим здоровьем. Джимми и Донте – бывшие зэки и члены ОПГ, и они обладают необходимым социальным капиталом для общения с себе подобными. Они знают законы и язык улиц, они на своей шкуре прочувствовали, каково это – быть окруженным насилием и пытаться покончить с собственной агрессией. Они встречаются со своими группами еженедельно, и если все дойдут до конца, то год будет проведен в попытках научить этих мужчин осознанности: пониманию того, кем они становятся, как они выглядят, когда впадают в ярость, как их жестокость влияет на окружающих, и какие альтернативные реакции на стрессовые ситуации существуют. Многие из нас, глядя на мир этих мужчин с позиции наблюдателей, рассматривают насилие со стороны интимного партнера как что-то изолированное, обособленную проблему, которая нуждается в отдельном решении. Мероприятия социальных служб, как правило, также направлены на разрешение подобных проблем вне контекста. Но домашнее насилие часто идет рука об руку с жестоким обращением с детьми, алкоголизмом и отсутствием постоянной работы и/или жилья. Кроме того, на ситуацию могут влиять черепно-мозговая травма или другие серьезные медицинские показания. Часто речь идет о полной или временной недоступности образования или культуре, в которой знания ни во что не ставят. Решая только одну проблему, мы не перечеркиваем последствия других. Опыт реабилитационных программ и тематических исследований позволил нам понять, что многоплановые проблемы требуют комплексных решений.

Мы сидим в офисе, который расположен в грязном двухэтажном здании, кое-как впихнутом между складов; из окон открывается вид на бетонные джунгли и доносятся звуки проезжающих машин. Похоже, последний раз ремонт здесь делали сразу после Второй мировой. Краска на стенах такая старая, что выцвела в желтизну. К одной стене прикреплен рисунок, на котором Элмо целует Немо. На другой висит плакат с надписью:

Что делать, чтобы тридцатилетний мужчина перестал бить жену?

Поговорить с ним, пока ему еще двенадцать.

Донте собирает стирающиеся маркеры и влажные салфетки. Участники встречи стекаются медленно, как будто это доставляет им мучения, и, вероятнее всего, так и есть. «Кто сегодня секретарь?» – спрашивает Донте. Один из мужчин в солнечных очках и с накладками на зубах отвечает «я» и расписывает на белой доске шаблон для упражнений по циклу отделения: отрицание, принижение, обвинение, сговор. Некоторые из мужчин приходят сразу с работы, другие – оттуда, где торчали весь день. Они кивают друг другу, перекидываются шутками. Один что-то шепчет секретарю. Тот смеется, говорит: «Бляаа, чуваак!» Потом поворачивается ко мне: «Вы уж извините, что сматерился, мэм». Как будто актер в пьесе внезапно ломает четвертую стену. Я не хочу, чтобы на меня обращали внимание; но я белая женщина с записной книжкой, женщина средних лет и достатка, сидящая среди дредов, бритых голов, эспаньолок, джинсов с заниженной талией, футболок со спортивными лого и дорогущих кроссовок. Я как будто сошла со съемочной площадки. Или ступила на нее. Здесь не Сан-Бруно, и меня не просят участвовать в беседе.

Другой парень смеется и говорит: «Зацените. Прям клуб “Роковой аффект”». Под роковым аффектом они подразумевают тот самый момент, когда ожидания мужчины по отношению к себе и миру трещат по швам. Чего ждать от мира, и чего требует собственное эго? Мужчина воспринимает что-то как вызов, к примеру, слова или действия сожительницы, и резко реагирует. Оскорбление, походя брошенное в баре. Коллега, за глаза назвавший косорезом. Доля секунды, которая меняет всё. Он щурит глаза, грудь тяжело вздымается, мышцы напрягаются, кровь кипит. Практически универсальный язык тела: вне расы, класса и культуры, а иногда даже вида. Мужчина, лев, медведь. Тело реагирует одинаково. Роковой аффект. Позыв, которому, как Джимми и Донте надеются показать всем этим мужчинам, на самом деле можно не поддаться. Жестокость – это навык. Не все знают, но роковой аффект – то же, что и «срыв». Трагедии в новостях, скорбящий сосед, рыдающий коллега: он просто сорвался. Но срыв – дымовая завеса, клише, выдумка. Срывов