Начало 20-х годов в России ознаменовалось неслыханным голодом, ограблением под этим предлогом церквей и экспортом зерна, обеспечившим выпуск в 1924 году золотого конвертируемого червонца. Страна села на хлебные карточки, но экспорт зерна — это святое.

Вторую массовую экспроприацию хлеба у населения Сталин провел под знаменами коллективизации. Помимо чекистов, в ней участвовали те самые коммунисты-двадцатипятитысячники, что воспеты были Михаилом Шолоховым. Не мог не знать писатель того факта, что зарплату эти заводские коммунисты получали по месту своей работы, на Путиловском заводе (если говорить конкретно о товарище Давыдове), что семьи оставались в городах и что, следовательно, вели себя эти двадцатипятитысячники на селе соответственно — как организованные мародеры и палачи, а вся лирика и душевность шолоховских героев — омерзительная патока поверх зла и насилия. Именно тогда хлеб и стал партийной культурой. Уже при Брежневе ради хлеба стали оставлять под снег сады, бахчевые и прочее: райкомы требовали отчета прежде всего о зерне, хотя это бессмысленно — сжигать червонец в поисках оброненной копейки.

Нужна же была эта экспроприация уже не для экспорта, а для огромной армии зеков, которых, хоть немного, а кормить-то надо. При этом зеки при Сталине практически ничего не производили — они строили (рытье канав еды и денег не дает), а то, что они строили, не работало и рушилось на глазах, буквально от взгляда вредителей и врагов народа. А.Солженицын называл все, что делалось и строилось зеками, туфтой — лишь видимостью сделанного и построенного. Кончилось все это тем, что крестьян довели до поедания соломы с крыш и полного обнищания, Маленкову даже пришлось отменять продналог. А вскоре отменили и МТС, занимавшиеся не столько механизацией сельского хозяйства, сколько военизированной охраной колхозов — чтоб народ не разбежался. Сама идея МТС никак не вязалась с доктриной марксизма-ленинизма о том, что средства производства должны принадлежать производителям (по иронии судьбы, аккурат накануне отмены МТС мой отец, офицер связи с филологическим образованием, не умевший отличить геркулесового поля от поля манки, на политзанятиях задал этот дурацкий вопрос: «как же так, ведь социализм победил, а средства производства отделены от производителей», за что был изгнан из армии и получил строгача, благо эти МТС разогнали).

Революцию в хлебной истории России совершил Хрущев. В Айове он насмотрелся на кукурузу и начал выращивать королеву полей всюду — от пустынь до тундры, но особенно упорствовал во внедрении именно там, где она заведомо не растет. Разумеется, не от кукурузы, но при нем сельское хозяйство окончательно рухнуло вместе с церквями, коих Никита посносил, в долевом отношении, больше Сталина. Надо заметить, что одновременный крах сельского хозяйства и церквей вовсе не случаен: слово «крестьянин» и «христианин» в русском языке генетически совпадают, и не только генетически, но и смысловым образом, даже до наших дней (недаром дезурбанизация и возвращение или бегство людей в деревню в наши дни сопровождается обретением ими христианской веры).

Когда, в результате экспериментов, включая целину, где урожайность долго держалась на уровне нормы высева (но высевается-то сортовое, отборное, а собирается — полова), хлеба стало не хватать и пришлось вернуться к хлебным карточкам и распределению муки и хлеба, Никита вспомнил про Айову и Америку— в 1964 году началась эра российского импорта зерна.

Сначала это были сотни тысяч тонн и не каждый год, но на переломе 70-х хлеб уже не исчезал из статей импорта. К закату эпохи Брежнева он достиг фантастических размеров — 54 миллионов тонн, включая реэкспорт на Кубу и во Вьетнам. В те же годы товарное производство зерна в стране (треть от валового производства, две трети потреблялось самим сельским хозяйством, которое так и осталось почти натуральным: была бы воля — и ту треть не продали бы) едва достигало 70 миллионов.

Долгие годы я занимался советской морской торговлей в соответствующем институте. Изнывал в министерстве и Госплане, доказывая, что импорт зерна неизбежен и будет расти, что надо строить порты, элеваторы и флот, на что получал неизменный, партийной убежденности, ответ: «Импорт зерна — временное явление». Я представлял спутниковые прогнозы американцев, а мне в ответ — решение очередного пленума. Дело о флоте тянулось, а возить-то — надо. Постепенно и незаметно в стране возник так называемый бербоут-чартерный флот, по своему тоннажу превысивший практически любое из семнадцати морских пароходств. Что это такое — бербоут-чартерный флот или судно? Обычно это судно, уже проплававшее от трех до пяти и отдаваемое в долгосрочную аренду со сменой экипажа, флага, порта приписки и переходящее к арендатору после аренды в течение нескольких лет. Если учесть, что современные сроки амортизации морских судов составляют примерно восемь лет, передача России (СССР) судов в бербоут-чартер была выгодной альтернативой порезке судов на металлолом. Нас же эта практика отбрасывала в техническом прогрессе — мы все более и более отставали, пользуясь стареющим пополнением флота. Кроме того, пошли и новые проблемы и беды: подержанные иностранные суда не могли работать на наших маслах и мазутах, к ним не было деталей, необходимых для ремонта.

Шла разработка знаменитой всесоюзной халтуры «Продовольственная программа». Мне очень хотелось застолбить стабильный импорт зерна. В отделе транспорта Госплана на мои доводы всегда находился удачный ответ, но я не сдавался, и наконец у оппонентов не осталось разумных доводов:

— Импорта зерна не будет, потому что в стране не хватает металла. —?

— Ну, вы поймите, мы вынуждены посадить Минсудпром на лимит по металлу, а вы в судостроительной программе страны, разумеется, не первые, не можем же мы из-за вашего зерна ослаблять обороноспособность страны!

К середине 80-х число экспортеров зерна, кормов и муки в СССР перевалило за шестьдесят. Страна стала монополистом среди потребителей. Закупалось продовольственное и кормовое зерно, семенной и посадочный материал, комбикорма. Везлось все это из-за океана, из южного полушария и из соседних стран, включая нищую Румынию.

Давно нет того Госплана, давно гниют на всех морях железяки под названием военно-морской флот незнамо откуда возникших морских держав вроде Украины. Зерно все так же ввозится в страну, при этом последний горький анекдот был уже в перестройку, в эпошку «плачущего большевика» Николая Рыжкова. Благодаря его усилиям для приема импортного зерна был брошен на произвол судьбы собственный урожай — ведь валютой заплатили в надежде на собственный недород, а тут стихии разыгрались и случился в стране небывало большой урожай, расцененный горе-премьером как бедствие.

Что же дальше?

Как долго еще Россия будет продавать нефть и газ, чтобы купить хлебушка? Ответ, кажется, очевиден: сколько хватит этой нефти с газом. А там — еще что-нибудь придумается: можно еще торговать землями, городами, евреями, кавказцами, совесть, говорят, тоже ходовой товар…

Так как на этой теме до меня потоптался такой большой специалист в этих вопросах, как Владимир Солоухин, то я не буду далеко уходить и углубляться в эту сферу и скажу лишь несколько фраз об употреблении кулинарном или квазикулинарном.