Шон посмотрел на него. Он знает этого человека несколько коротких недель. Восемьсот фунтов – средний заработок за три года. Африка – большая земля, человек легко может здесь исчезнуть. Шон снял пояс и положил на стол; расстегнул денежную сумку.

– Помоги пересчитать, – сказал он Даффу.

– Спасибо, – ответил Дафф, и говорил он не о деньгах. С подобным доверием, о котором так легко попросить и в котором столь же легко отказать, исчезли последние преграды в их дружбе.

После отъезда Даффа Шон безжалостно загонял себя и своих людей. Они сняли покрывающую породу с жилы и обнажили эту жилу по всей длине участков Канди, потом начали добывать руду и складывать ее близ места расположения будущей дробильни. С каждым рабочим днем шахта становилась глубже. По-прежнему не было ни следа Главаря, но Шону некогда было беспокоиться из-за этого. По вечерам он забирался в постель и спал, пока следующее утро вновь не призывало его на работу. По воскресеньям он отправлялся в палатку Франсуа, и они беседовали о горном деле и о медицине. У Франсуа был огромный ящик с патентованными лекарствами и книга под названием «Домашний врач». Здоровье было его хобби, и он лечил себя одновременно от трех серьезных болезней. Хотя он изредка проявлял неверность, его подлинной любовью был сахарный диабет.

Страница «Домашнего врача», посвященная этой болезни, стала шероховатой от прикосновений пальцев. Франсуа по памяти мог назвать все симптомы и все их находил у себя. Другим его фаворитом был костный туберкулез; эта болезнь с пугающей регулярностью кочевала по его телу, и ей требовалась всего неделя, чтобы оставить его бедра и перебраться в запястья.

Невзирая на угасающее здоровье, он тем не менее был прекрасным специалистом в горном деле, и Шон бессовестно пользовался его познаниями. Сахарный диабет не мешал Франсуа воскресным вечером разделить с Шоном бутылку бренди. Шон держался подальше от гостиницы Канди – блестящие светлые волосы и персиковая кожа были бы слишком большим искушением. Он не хотел разрушить дружбу с Даффом еще одной неудачной любовной связью и потому всю свою энергию тратил в шурфах «Глубокой Канди».

Каждое утро он выдавал своим зулусам задание на предстоящий день, всегда немного больше, чем накануне. За работой они пели, и очень редко бывало так, чтобы к темноте задание не было выполнено. Дни сливались, превращались в недели, а недели размножались, подобно амебам, и становились месяцами. Шон начинал представлять себе, как Дафф тратит его восемьсот фунтов с кейптаунскими девицами. Однажды вечером он проехал много миль на юг по дороге на Кейп, расспрашивая встречных, а когда наконец сдался и повернул назад, отправился прямо в одну из столовых в поисках драки. Одолжение ему сделал рослый немец-шахтер с желтыми волосами. Они вышли наружу и час колотили друг друга под ночным трансваальским небом, окруженные кольцом обрадованных зрителей. Потом они с немцем вернулись в столовую, пожали друг другу окровавленные руки, выпили в знак дружбы, и Шон вернулся на «Глубокую Канди», на время изгнав своего беса.

На следующий день он работал на северной границе участка; здесь им пришлось углубиться на пятнадцать футов, чтобы не потерять жилу. Шон успел наметить отверстия для закладки зарядов следующего взрыва; зулусы стояли вокруг него, нюхая табак и плюя на руки, прежде чем снова приняться за работу.

– Эй, вислоухие разбойники! Что у вас тут? Профсоюзное собрание?

Сверху доносился знакомый голос – на них смотрел Дафф. Шон выбрался из шурфа и стиснул его в медвежьих объятиях. Дафф похудел, лицо его обросло светлой щетиной, а волосы пропылились.

Когда радость встречи поутихла, Шон спросил:

– А где обещанный подарок?

Дафф рассмеялся.

– Совсем близко, целых двадцать четыре фургона.

– Значит, получил? – взревел Шон.

– Ты чертовски прав! Пойдем, покажу.

Вереница фургонов растянулась по вельду на четыре мили. У большинства фургонов было по две упряжки, чтобы справились с тяжелым грузом. Дафф показал на ржавый цилиндр, целиком заполнявший один из первых фургонов.

– Это мой персональный крест – семь тонн самого презренного, упрямого и злобного котла на земле. С выезда из Кейптауна он двенадцать раз ломал ось фургона, не говоря уже о двух случаях, когда фургон перевернулся. Один раз прямо посредине реки.

Они проехали вдоль всей цепочки фургонов.

– Никак не думал, что частей так много, – с сомнением покачал головой Шон. – Ты уверен, что сумеешь все это собрать?

– Предоставь это дядюшке Даффу. Конечно, придется потрудиться. К тому же все это несколько лет пролежало под открытым небом. Кое-что изрядно проржавело, но благодаря щедрой смазке, новой краске и уму Чарливуда спустя месяц «Глубокая Канди» будет дробить камень и плеваться золотом. – Дафф замолчал и помахал приближавшемуся к ним всаднику. – Это транспортный подрядчик. Фрикки Малан, мистер Кортни, мой партнер.

Подрядчик подъехал к ним знакомиться. Рукавом он вытер пыль с лица.

– Gott, мистер Чарливуд, могу сказать, что никогда не зарабатывал более трудных денег. Ничего личного, но я был бы vragtig[12]рад видеть этому конец.

Дафф ошибся – на сборку дробильни потребовалось гораздо больше месяца. Ржавчина глубоко въелась в металл, и каждый болт, который они отворачивали, был рыжим от этого чешуйчатого рака.

Они работали, как обычно, по двенадцать часов, очищая детали, смазывая их; костяшки и ладони у них были в ссадинах и волдырях, которые со временем лопались.

И вот однажды внезапно и удивительно все закончилось. На хребте над «Глубокой Канди», аккуратная, приятно пахнущая свежей краской, вся в желтой смазке, ожидая только окончательной сборки, лежала разобранная дробильня.

– Сколько времени это у нас заняло? – спросил Дафф.

– Похоже, не меньше ста лет.

Дафф изобразил удивление.

– Тогда я объявляю каникулы. Два дня медитации. Ты медитируешь, братец, а я немного пображничаю.

– Отличная альтернатива. Давай!

Начали они в гостинице Канди, но после трех драк она их вышвырнула, и они сменили точку. В округе было больше десяти мест, где можно выпить, и они все их перепробовали.

Другие тоже праздновали, потому что накануне старый Крюгер, президент республики, наконец официально признал золотые поля. Это означало, что плата за лицензии теперь пойдет не в карманы фермеров, владеющих участками, а в государственную казну. Это никого не тревожило, за исключением, может быть, фермеров. Скорее это был повод для праздника. Таверны были забиты потными бранящимися людьми. Дафф и Шон пили с ними.

В барах играли в «корону и якорь»,[13]и игорные столы окружало новое население золотых полей. Золотоискатели, голые по пояс и покрытые коркой грязи; торговцы с громкими голосами, продающие все – от динамита до лекарства от дизентерии; проповедники-евангелисты; игроки, добывающие золото в карманах шахтеров; джентльмены, пытающиеся уберечь башмаки от табачной жвачки; мальчишки, только что сбежавшие из дома и уже стремящиеся назад; буры, бородатые, в темных костюмах, мало пьющие и непроницаемыми взглядами следящие за пришельцами в их землях. Были и другие: чиновники и фермеры, мошенники и подрядчики, и все жадно прислушивались к разговорам о золоте.