Разминаясь, римлянин ощущал на себе взгляд будущего соперника, а потому старался сохранять безмятежное, невозмутимое выражение лица. Он обладал достаточным опытом, чтобы понимать: многие схватки выигрываются еще до того, как бойцы скрещивают оружие. Рений, старый учитель, имел обыкновение подолгу сидеть на песке перед неприятелем молча и неподвижно. Пока те прыгали и дергались, пытаясь разогреть мышцы, он попросту изображал из себя скалу. Ничто не могло в большей степени вывести противников из себя. Так что когда он вдруг стремительно поднимался и хватался за меч, битва оказывалась уже наполовину выигранной. Домиций был понятливым учеником, а потому не позволял собственной усталости отразиться хотя бы в одном движении. На самом деле поврежденное в предыдущей схватке правое колено болело и порою отказывалось работать, однако воин не позволял себе даже поморщиться и продолжал медленно и плавно выполнять гипнотизирующие своей ритмичностью упражнения. Методичность — великая сила. Постепенно в душе Домиция воцарился долгожданный покой, и он молча вознес благодарность и небесам, и наставнику.

Наконец, низко опустив и отведя в сторону меч, римлянин подошел к своей черте и замер. Противник же вел себя достаточно нервно: дергал плечами, не переставая крутил головой. Глаза бойцов встретились, и северянин выдержал взгляд, не желая отводить его первым. Домиций стоял неподвижно, словно каменное изваяние; резко выделяющиеся бугристые мускулы на плечах и руках блестели от пота. Грудь обоих бойцов защищали серебряные латы, а римлянин, кроме того, прекрасно сознавал остроту собственной реакции, а значит, чувствовал себя вполне уверенно.

Наконец прозвучал сигнал «к бою», и Домиций в то же мгновение сделал выпад. Противник осознал начало поединка чуть позднее, но, к счастью для себя, он обладал удивительной подвижностью и сумел увернуться от удара. Домиций слышал, как он дышит, и в то время как северянин пошел в атаку, постарался сконцентрироваться именно на этом звуке — ведь противник явно умело пользовался дыханием, чтобы с его помощью увеличить силу удара. Каждый его выпад сопровождался сопением и хрипом. Домиций постарался попасть в ритм и, отступив на несколько шагов, дождаться спада энергии.

Последний шаг пришелся на правую ногу, и в то же мгновение колено пронзила острая боль, словно в него с силой воткнули острую иглу. Римлянин невольно покачнулся, а северянин, в тот же момент осознав слабость противника, начал стремительно наступать. Домиций постарался отвлечься от боли, однако доверять подведшей его ноге уже не решался. Мелкими, шаркающими шагами он пошел на северянина; тот отступал, пытаясь выиграть пространство, однако это никак не удавалось. Римлянин упорно преследовал и короткими выпадами не давал нанести серьезный удар. Наконец он подошел вплотную, и мечи скрестились.

Северянин увернулся, соперники снова разошлись и начали кружить, словно гипнотизируя друг друга. Домиций внимательно вслушивался в дыхание неприятеля, уже зная, что перед каждым выпадом тот резко, со свистом втягивает воздух. Он не осмеливался бросить взгляд на собственное колено, однако каждый шаг отзывался резким приливом боли.

Соперник попытался измотать римлянина постоянством коротких ударов, однако тот блокировал атаку. Ему помогало умение читать дыхание и терпеливо дожидаться подходящего момента. Солнце уже поднялось высоко, и глаза бойцов заливал едкий пот. Северянин вдохнул, и Домиций тут же сделал выпад. Прежде чем удар достиг цели, он понял, что расчет оказался точным. Меч задел ухо соперника, кусочек мочки полетел в песок, а из раны брызнула кровь. Северянин взревел и отступил на несколько шагов.

Домиций тоже хотел отойти, однако в этот самый миг колено пронзила такая боль, что не удалось сделать ни единого движения. Северянин тоже остановился, очевидно, прислушиваясь к нарастающему жжению. Из раны вовсю текла кровь. Домиций пристально наблюдал за соперником, изо всех сил стараясь не обращать внимания на отказывающуюся работать ногу.

Раненый провел рукой по шее, потом внимательно посмотрел на окровавленные пальцы. На лице его отразилась угрюмая решимость. Он молча кивнул, и противники вновь направились к своим исходным позициям.

— Ты бы перевязал колено, приятель, — негромко посоветовал северянин. — Другие заметят. — С этими словами он кивнул в сторону навеса, из-под которого за поединком внимательно наблюдали остальные финалисты.

Домиций пожал плечами и дотронулся до ноги, сморщившись от боли.

Все сразу поняв, северянин покачал головой. Согласно ритуалу, бойцы подняли мечи, приветствуя трибуны и консулов. Римского воина внезапно охватил страх. Колено вело себя очень странно; оставалось лишь надеяться, что причина боли кроется в небольшом смещении, которое можно будет устранить. Все остальные варианты казались невозможными и непереносимыми: ведь ничего, кроме меча и Десятого легиона, в жизни молодого человека не было.

Воины направились по раскаленному песку к навесу. Домиций, сжав зубы, изо всех сил старался не хромать. На арену, сверкая серебряными доспехами, уже выходила следующая пара бойцов. Глядя на победителя, оба улыбались: они явно заметили, как ему плохо, и чувствовали себя вполне уверенно.

Цезарь проводил Домиция взглядом и сочувственно вздохнул.

— Извините, друзья. Мне необходимо спуститься и проследить, чтобы ранами доблестных воинов занялись лучшие лекари.

Помпей лишь молча хлопнул эдила по плечу. От волнения и крика в горле у него настолько пересохло, что ответить оказалось невозможно. Красс потребовал прохладительных напитков. В ложе царило прекрасное, приподнятое настроение; откинувшись в креслах, все ожидали начала следующего боя. Еду принесли прямо в ложу, и каждый из ее обитателей целиком отдался переживаниям азарта. Светоний демонстрировал отцу ложный выпад, и старик, не в силах сдержать улыбку, наблюдал за возбуждением сына.

Цезарь поднялся со своего места, последнего в ряду кресел, и Рений тоже встал. Они спустились вниз и направились по прохладному коридору под трибунами.

Там, ниже толпы, мир казался совсем другим. Рев трибун звучал глуше и доносился как будто издалека. Свет солнца пробивался сквозь щели между толстыми бревнами и ложился тонкими ровными полосами. Когда наверху, на трибунах, ходили люди, то тени их пересекали эти солнечные линии. Прохлада здесь поднималась и от земли; это была настоящая, мягкая и темная, земля Марсова поля, не покрытая, подобно арене, слоем привезенного с побережья песка.

— Он сможет снова выступать? — поинтересовался Юлий.

Рений лишь пожал плечами.

— Кабера сделает все что можно. Этот старик способен творить чудеса.

Юлий промолчал. Сразу вспомнилось, как Кабера пытался помочь бессильно лежащему Тубруку. В том нападении на поместье, в котором погибла Корнелия, Тубрук получил множество страшных ранений. Доктор никогда не раскрывал секретов своего мастерства; лишь однажды он обмолвился, заметив, что смысл всех и всяческих лечений — в пути. Если жизненный путь человека пройден до конца, то сделать уже ничего нельзя. Однако бывают случаи — это произошло с Рением, — когда оказывается возможным отвоевать человека у смерти.