Ожидая, пока Брута вызовут на поединок, Юлий размышлял о цене избирательной кампании. Каждое утро более тысячи человек получали плату за труд в большом доме у подножия холма. Какую пользу они могли принести в тайном голосовании, Юлий совсем не понимал, однако согласился со словами Сервилии о необходимости иметь сторонников. Впрочем, игра эта была опасной, поскольку обилие явных и шумных приверженцев могло создать у граждан впечатление, что кандидат не проиграет и без их голоса. Винить в этой ситуации приходилось систему, при которой свободные жители Рима голосовали сотнями-центуриями. Несколько человек представляли всю группу и имели полное право голосовать от имени остальных. Подобное положение могло принести успех и Бибулу, и сенатору Пранду, на которого, судя по всему, работало не меньше народу, чем на самого Цезаря.

Однако при всех сложностях политической ситуации роль Юлия в разгроме Катилины была хорошо известна всем римлянам. Да и успех воинского турнира не могли отрицать даже враги. Приходилось также признать, что на крупных и весьма выгодных ставках Юлий заработал сумму, вполне достаточную для покрытия части расходов избирательной кампании. Адан старательно вел учет, и оказывалось, что с каждым днем запасы испанского золота неумолимо сокращаются, принуждая задумываться об экономии и даже брать кредиты. Порою суммы долга тревожили, однако в случае успеха все это уже не имело никакого значения.

— Мой сын! — вдруг воскликнула Сервилия. И действительно, на арене появился красавец Брут, которому предстояло сразиться с Авлусом, стройным воином-южанином, приехавшим в Рим со склонов Везувия.

В сверкающих серебряных доспехах оба героя выглядели просто великолепно. Юлий не смог сдержать улыбку. Брут сначала отсалютовал консульской ложе, одновременно лукаво подмигнув матери, и лишь потом повернулся к зрителям, резким движением приветственно воздев меч. Трибуны ответили жизнерадостным ревом, и соперники легким шагом направились на исходные позиции в центре арены. Рений что-то негромко проворчал, и Цезарь, взглянув на старого гладиатора, не мог не заметить его волнения и напряжения.

Юлию хотелось верить, что возможное поражение Брут сможет перенести с таким же спокойствием, с каким он воспринимал все предыдущее победы. Войти в число восьми сильнейших бойцов воинского турнира и так уже чрезвычайно почетно — настолько, что славы хватит даже на рассказы внукам. Но Брут с самого начала заявил, что непременно окажется в финале. Клясться, правда, не решался даже он, однако в уверенности честолюбивого молодца сомневаться не приходилось.

— Ставь на него все что можешь, — взволнованно заверил Цезарь. — Я сам возьму твои ставки.

Помпей не стал сомневаться.

— Брокеры вполне разделяют твою уверенность, — согласился он. — Так что, если предложишь выгодные условия, я вполне могу взять тебя в долю.

— На Брута — пятьдесят монет на одну твою. И пять на одну — на Авлуса, — быстро ответил Юлий.

Помпей улыбнулся.

— Ты настолько уверен в победе Марка Брута? Таким ответом ты искушаешь меня ставить на этого Авлуса. Ведь при подобном раскладе получается, что твой человек тянет на все пять тысяч золотых. Что, берешь?

Юлий посмотрел на арену. Хорошее настроение куда-то сразу улетучилось. Это последний бой восьмерки. Саломин и Домиций уже прошли в полуфинал. Так неужели появится боец настолько искусный, что сможет одержать верх над его старым другом?

— Согласен, Помпей, — решился он. — Мое честное слово. — Цезарь почувствовал, как на лбу выступают капли пота. Адан явно пришел в ужас, и Юлий постарался не встречаться с испанцем взглядом. Сохраняя видимость спокойствия, он старался вспомнить, насколько сократились его резервы после того, как были заказаны новые доспехи для легионеров. Да и еженедельное жалованье агентов не делало запасы золота богаче. Если Брут вдруг проиграет, то мгновенная потеря двадцати пяти тысяч золотых принесет полное разорение. Впрочем, оставалась надежда на консульство — в этом случае кредит окажется практически неограниченным. Все денежные мешки за честь почтут ссудить его деньгами.

— А каков этот Авлус? Он сильный соперник? — поинтересовалась Сервилия, нарушив воцарившееся в ложе молчание.

Бибул подсел поближе к эффектной даме и заговорил с улыбкой, которую сам считал неотразимой:

— Здесь теперь уже все — сильные соперники. Каждый выиграл по семь боев. Впрочем, не приходится сомневаться в том, что твой сын превзойдет всех. Ведь он любимец толпы. Говорят, это вселяет колоссальную силу.

— Благодарю, — коротко ответила Сервилия, накрыв ладонью руку любезного молодого человека.

Бибул тут же покраснел и сжал пальцы, а не слишком восторженно наблюдавший за разговором Цезарь спросил себя, скрывает ли манера его оппонента острый ум, или он действительно такой безнадежный тупица, каким кажется.

Раздался сигнал горна, и с первым же звоном мечей все обитатели ложи, не разбирая чинов и званий, словно один человек, подались вперед, стараясь как можно лучше разглядеть все, что творилось на песчаном пятачке. Сервилия дышала быстро и прерывисто, и Цезарь, стремясь успокоить возлюбленную, взял ее руку в свою. Красавица даже не ощутила прикосновения.

На арене под непрерывный звон мечей двое воинов кружили, провоцируя друг друга и словно насмехаясь над изнуряющей жарой. Фигуры странного танца сменялись с поразительной быстротой, словно в калейдоскопе, а движения соперников казались настолько отточенными, что трудно было оторвать взгляд. Авлус выглядел таким же стройным и подтянутым, как и Брут, так что соперники подходили друг другу даже внешне. Адан смотрел словно завороженный, крепко сжав кулаки и почти подсознательно считая количество нанесенных ударов. Вся секретарская работа — и заметки, и письма — остановилась. Забытые восковые таблички лежали рядом на кресле.

Брут три раза подряд, почти без перерыва, наносил удары по доспехам соперника. Авлус позволял им проникнуть сквозь собственную оборону, поскольку это давало возможность немедленно контратаковать. Наступление его оказывалось настолько мощным, что Бруту требовалось немало ловкости, чтобы избежать разящего металла. Соперники обливались потом. Волосы намокли и прилипли ко лбу. Вот они разошлись в стороны, и Брут что-то произнес. Никто в ложе не смог расслышать конкретных слов, однако Цезарь понимал, что это какая-нибудь грубость, которой Брут хотел разозлить Авлуса.

Авлус лишь рассмеялся, и бойцы сошлись снова. Мечи звенели и стучали; клинки скрещивались так часто, что Адану уже не удавалось сосчитать количество ударов. Молодой испанец открыл от удивления рот — такого мастерства он еще не видел даже на этом турнире. Замолчали и трибуны. Зрители напряжено затаили дыхание, с волнением и страхом ожидая, когда же на песок брызнет первая кровь.

— Смотрите! — вдруг громко воскликнула Сервилия. — Видите? Смотрите все! — Она показывала на появившуюся на правом бедре Авлуса кровавую полосу.

Бешеная схватка продолжалась. Ни Брут, ни сам Авлус еще не осознали, что поединок подошел к концу. При таком накале борьбы они никак не могли остановиться и развести оружие. Воинственный танец продолжался в неукротимом, бешеном ритме.