«Игра в волейбол живым человеком вместо мяча», – подумал Шура и шагнул вперед – сейчас никто не подумал остановить его, и, сделав этот шаг, Шура услышал:

«Помоги».

Голос Лизы звучал, казалось, ниоткуда – или, может быть, это город, распятый под ногами, воззвал к нему.

«Что я должен делать?» – спросил Шура, и город – или, может быть, это была Лиза, истерзанная и умирающая – потянул его к себе.

Шура шел, будто сквозь толщу воды. Воздух внезапно стал вязким и густым, он застревал, не проходя в легкие, и Шура подумал: «Каково же сейчас Лизе?» Мысль о ней заставила его двигаться, и, ведомый неизвестной властной силой, он подошел к пятерым в круге и крепко схватил за локти одну из женщин. Она вздрогнула, но не оттолкнула его. Шуру снова повело на внимание к деталям – он видел каждый каштановый волосок в ее замысловатой прическе, чувствовал сладковатый запах духов, и нервный трепет женщины передался и ему.

А потом вдруг все кончилось. Светящиеся канаты истаяли в весеннем воздухе, и Лизу швырнуло вниз, на крышу. Круг распался; мужчины полезли в карманы за сигаретами, сидящий на козырьке вынул пузырек с нитроглицерином, а женщина с каштановыми волосами дернула плечом, и Шура разжал руки. Лиза лежала неподвижно, подобно сломанной кукле, и Шура отчего-то не мог заставить себя подойти к ней – как если бы девушка, распростертая на крыше, не имела никакого отношения к той, которую он любил. Один из мужчин вытащил из внутреннего кармана пиджака шприц и ампулы и присел рядом с Лизой, не жалея дорогих брюк. Простые движения, простые реплики – собравшиеся на крыше совсем не были похожи на властных волшебников – так, менеджеры среднего звена, бизнесмены средней руки, которым пришла в голову блажь провести не самое важное заседание на крыше студенческого общежития.

На него никто не смотрел.

Мужчина со шприцем похлопал Лизу по щекам, и Шура увидел, что она стала дышать глубже. Тут временное оцепенение отпустило его, и Шура кинулся к девушке. Лицо в крови, все еще без сознания, но она жива, жива и будет жить.

Шура не сразу понял, что в руку ему вложили немаркированную коробку с ампулами. Слова «…обряд пройден… да будет милостива к вам судьба… в рядах знающих магов второго посвящения…» он слышал как через подушку. Ветер играл с Лизиными волосами, по ее лицу проплывали тени, а кровь под носом и на подбородке почти засохла. Лиза была жива, и это казалось важнее существования мира.

– Молодой человек.

Шура обернулся. Женщина с каштановыми волосами стояла рядом, сунув руки в карманы тонкой дубленки. В ее серых глазах плескалась усталость.

– Поднимайте ее, – сказала женщина, – будем выводить.

С крыши на последний этаж они спустились без свидетелей, зато в лифте и холле им не удалось избежать изумленных взглядов: забавная это была компания – молодой человек, судя по всему, бедный студент и холеная красавица в одежде из дорогих бутиков, которые полувели-полунесли девчонку с окровавленным лицом, что почти не подавала признаков жизни. Кто-то за спиной с акцентом предложил вызывать милицию; у Лизы снова потекла кровь из носа, и женщина стала стирать ее дорогим шелковым платком. На улице Шура поднял Лизу на руки и сказал:

– Спасибо вам.

Женщина пожала плечами.

– Да не стоит. Лови такси, и уматывайте отсюда, тот парень ментов вызвал.

– Спасибо, – повторил Шура. Женщина улыбнулась и неторопливо пошла в противоположную сторону.

Таксист сразу сказал, что пьяных не берет, но Шура швырнул на переднее сиденье подаренный Лизой конверт с деньгами, и таксист резко изменил мнение, согласившись ехать даже в другой город. Шура аккуратно устроил Лизу в машине, сел рядом, и автомобиль поехал прочь.

Все было кончено. Они возвращались домой, и от осознания этого на сердце Шуры стало легче. За стеклами такси пролетала весенняя Москва, она сейчас была почти красивой, и Шура тихо улыбался. Все кончено, через пару часов они будут дома, а Лиза одержала победу. Все кончено.

С этой мыслью он уснул и вновь увидел сон. Вроде бы шел Шура по грязной улочке, с крыш ветхих маленьких домиков капало, и где-то в низком сером небе кричали невидимые птицы – тоскливо было, хоть топиться иди. Но Шура брел себе и брел по снегу и мелким лужицам, надеясь, что когда-нибудь да выйдет в центр города, ведь не может быть, чтобы весь город состоял из таких вот дряхлых домишек с заколоченными окнами, и уж конечно в городе есть и другие звуки, кроме далекого неопределенно-зловещего шелеста и пощелкивания.

– Это звугги, – донеслось откуда-то из-за плеча. – Контролеры этого места, насколько я понимаю. В принципе не опасны, но лучше все-таки не подпускать их близко.

Обернувшись, Шура увидел чуть поодаль того самого пятилетнего мальчика с черно-белой фотографии. Мальчик стоял прямо на вершине сугроба, но почему-то не проваливался.

– Ты старался, – сказал мальчик.

– Да, – сказал Шура. – Я старался. Почему ты не идешь домой?

Мальчик улыбнулся странной взрослой улыбкой, которая на удивление не шла его круглому добродушному лицу.

– Я уже дома, – сказал он. – А ты пока в гостях.

Шура пожал плечами. Было боязно стоять на пустынной улице в компании со странным ребенком, который не отбрасывал тени и не проваливался в сугроб.

– Не понимаю, кто ты, – нахмурился мальчик. – Ты похож на меня, но ты не можешь быть таким, как я. Кто ты?

– Я Александр Черников, – сказал Шура и увидел, что мальчика больше нет, а на сугробе вместо него стоит высокий и крепкий юноша с расцарапанным лицом, одетый в дырявый свитер и потертые джинсы. Его босые ноги казались неестественно белыми.

– Что говорит о тебе твое имя? – спросил юноша. – Что изменится, если назвать тебя иначе?

– Не знаю, – ответил Шура. – Зачем ты об этом спрашиваешь? Где мы?

Юноша усмехнулся и спустился с сугроба. Вдвоем они побрели вдоль по улице. Шура отчетливо видел свою тень, будто обведенную карандашом, но у его спутника тени не было. Ужас – самый настоящий, тошнотворный, помрачающий зрение – стал подниматься откуда-то из потаенных глубин его сути.

– Мы в стране мертвых, – произнес юноша. – Ты мог бы и сам догадаться, видишь, сколько тут домов?

Шура огляделся. Убогие домишки тянулись до самого горизонта, где в сиреневом дымном мареве что-то тяжко ворочалось и глухо всхрапывало.

– Я умер? – хрипло спросил он. Слова упали в снег, и их тотчас же затянуло пеплом. Юноша отрицательно покачал головой.

– Пока еще нет. Я – да, – в подтверждение своих слов он растянул дыру на свитере, и Шура увидел глубокую рану в его груди. Две капли крови вспухли из багровой щели и прокатились по ребрам, и юноша опустил руку. – Но ты похож на меня, и я не могу понять, что это значит.

– Похож? – спросил Шура. – Чем похож?

– Ты оторван от земли, – сказал юноша. – Но при этом отбрасываешь тень. Ты похож на меня, но я мертв, а ты живой. Поэтому я и спрашиваю, кто ты.