— Так… — с замиранием выдохнул я, предчувствуя, что услышу сейчас нечто крайне важное.

— Не положено, но можно… — с ленцой продолжал Алексей. — Поэтому, как начнёт щупальцами мельтешить, не отвлекайся, попробуй подстроиться. Поначалу ни черта не понятно, а потом мало-помалу кое-что, глядишь, и вылупится… Массу интересного о себе узнаешь. О себе, о роде людском…

— А при чём здесь род людской? Мы же андроиды!

— В смысле — о тех, кто нас якобы изготовил…

— И почему обязательно ругачки? — не выдержала Валерия. — Мой, например, старикан от меня в восторге…

— Враньё! — угрюмо подвёл черту Вадим. — Не слушай их, Володьк! Мозги пудрят. Я сюда раньше всех прибыл — я-то знаю… На вот лучше, допей. Как раз на глоток осталось…

На этом увлекательнейшая наша беседа была прервана появлением Обмылка.

— Чё, алкаши? — укоризненно прогнусил он. — Совсем уже оборзели, да?

Удивительный у него всё-таки скафандр — гладкий, словно мыльный пузырь, а ничего не отражает. Даже синие вспышки наших спичек от него не отскакивали.

— Подумаешь, сенсация!.. — недовольно пробормотал Вадим. — Повод был, новичка обмывали…

Обмылок не стал с ним разговаривать и растаял в сумерках.

Делать нечего, поднялись с колкого мха.

— Ладно, пошли, — сказал Лёха. — Хорош наглеть. А то на свалку отправит.

Я счёл его последнюю фразу шуткой, а вот Вадим, кажется, нет. Резко обернулся, и мне почудилось, что лицо у него испуганное.

— Слышь! — плаксиво выкрикнул он. — Пургу-то не гони! На свалку он отправит… Я свои права знаю!

* * *

И остался я, братцы вы мои, один в полной растерянности посреди невразумительного серенького мирозданьица. Встреча с товарищами по несчастью должна была обрадовать меня и действительно обрадовала. Приняли радушно, да и сами по себе люди оказались приятные: умница Лёха, трудяга Вадим… Что до Леры, то она меня и раньше восхищала. Поймите, другие бы давно озверели от такой жизни, а они людьми остались. Несмотря ни на что. Ну дурачат друг друга, разыгрывают… Но это ж хорошо!

Однако вилась в душе некая червоточинка. Как всегда. Потрясающий ты человек, Володя Турухин: всё бы тебе холить и лелеять какое-нибудь несчастье… А нету несчастья — так выдумаем.

Коротко говоря, опять не обошлось без разочарования, вроде того, что я испытал, очутившись впервые на Карининой даче, когда наивные мои страхи и не менее наивные надежды разбились вдребезги о кирпичную сторожку. Так и тут. Раньше в моей истории присутствовала трагическая нотка: одинокий человек, олицетворявший собою весь род людской, пытался противостоять абсурду здешнего мира. Окружающее представлялось изнанкой собственной души, чуть ли не кругом ада, затем, с приходом Леры, стало казаться подобием Эдема… А теперь появились сослуживцы. Трагедия исчезла, начался быт: мелкая ревность, подначки, склоки местного значения.

Кроме того, мне очень не понравилось упоминание свалки. Ни о какой свалке мы с Кариной Аркадьевной, помнится, не договаривались. Надеюсь, что это тоже местный прикол…

А вот совет Алексея меня, честно сказать, поразил. Неужели и впрямь можно проникнуть в мысли негуманоида? Правда, Вадим говорит: враньё… Может быть, и враньё. Но надо попробовать. Обязательно надо попробовать…

Она меня не любит. Мало того, она меня, оказывается, боится до судорог. Пока просто командует, этого не заметно. Но потом её пробивает — и начинается пресловутое кипенье рыбьей стаи: лианы бурлят, отсверкивают тусклым серебром, шарообразность утрачивается — мечется моя Мымра и приседает, как дерево под ветром…

Сначала грешил на собственную впечатлительность: мы ведь очень сильно зависим от чужих слов. Лёха наплёл, я поверил — и, глядишь, взаправду померещилось. Однако потом мало-помалу в истериках Мымры стали угадываться некие вполне конкретные образы. Когда такое произошло впервые (с седьмой или с восьмой моей попытки вникнуть), я по привычке принял эти образы за приказы. Нечёткие, невнятные, почти нечленораздельные. Но дело было даже не в нечёткости их, а в самой сути. Мне предлагалось (а может, и запрещалось) сделать что-то страшное: сжечь Мымру, например… Аж мороз пробрал — вдоль голого хребта.

И лишь потом я сообразил, что никакие это не приказы и не запреты, а просто страхи. Она меня боится. Оказывается, Володенька Турухин — смертельно опасное существо!

Зачем тогда покупала? Зачем выводит из себя дурацкими своими причудами? Адреналину не хватает?

Собирался спросить у Лёхи, однако не случилось. Каждый раз когда мне выпадал досуг, зеленоглазый коллега, как нарочно, был при исполнении. И я подошёл к Вадиму.

— Слушай, — сказал я ему. — У тебя с лохматым твоим отношения нормальные?

Он чуть не вздрогнул и посмотрел на меня с подозрением.

— А в чём дело?

Я растерялся. Уж больно агрессивно это прозвучало.

— Так… интересуюсь…

Секунды две Вадим проедал меня глазами, потом, видно, понял, что издёвки в моём вопросе никакой не содержится, и малость расслабился.

— Н-ну… непросто… — уклончиво ответил он. — Придирчивый очень, требовательный…

— А я думал, Мымра у меня придирчивая…

— Сравнил! — Вадим высокомерно усмехнулся. — В каком-то смысле с Мымрой тебе повезло. Чёткости исполнения не требует, повторять не заставляет. Отработал абы как — и гуляй…

В голосе старожила слышались покровительственные нотки.

— Знаешь, — признался я. — Пугливая она у меня какая-то.

Не понял, уставился.

— А кого ей пугаться?

— Меня.

Я давно уже приметил, что громче и раскатистее всех хохочут угрюмые люди. Вадим, несомненно, принадлежал к их числу. Взгоготнул от неожиданности громоподобно. Тут же спохватился, замолчал, насупился.

— Тебя? — переспросил он, очень недовольный собой. — А ты кто такой, чтобы им тебя пугаться? Это высший разум! Мы для них всё равно что букашки… Для них Обмылок — букашка!

— Да видишь ли… — И я имел неосторожность поделиться недавними своими впечатлениями. С кем-то же надо было поделиться! Вадим глядел на меня, словно прикидывая, кто перед ним: лжец или псих? Третьего варианта, я так понимаю, было не дано.

— Ты… завязывай с этим… — выдавил он наконец. — Лёха тебе такого наврёт… Мозги вспотеют!

— При чём тут Лёха? Я собственными глазами видел! То есть не глазами, а… Ну, понятно, короче! Что ж это, глюки?..

— Глюки, — уверенно подтвердил Вадим. — И чем больше будешь приглядываться, тем больше будет глюков…

Может, он и прав. Было у меня в детстве такое развлечение: уставишься на пятнышко или на сучок в доске — и рано или поздно вытаивает из него человеческое лицо, птичка — словом, что-нибудь вполне постижимое рассудком. Случалось мне встречать людей, утверждавших, будто знают, в чём смысл жизни. Жутко представить, сколько времени пришлось им точно так же пялиться на окружающую действительность, пока этот смысл не возник.