– Полный, – в тон ему ответил Клим, первым заходя в подъезд. – Прикрывай, что ли…

Девять ступенек за полсекунды – легко. В мгновение ока перемахнув их, «анархист» остановился на площадке, целясь вверх. Никого. Дождавшись Лебедя, медленно поднялся выше. Там, прямо напротив лестницы, – комната: дверная коробка вырвана взрывом; пол усыпан кусками отколовшегося бетона, осколками стекла, мебельной трухой, гильзами, обрывками газет и клочьями одежды.

Клим вытащил из нагрудного кармана осколок зеркальца, присел у проема и едва заметно высунул руку наружу, рассматривая в отражении коридор: двери-двери-мусор-окно… и приставная лестница в самом конце – единственный путь на чердак.

Над головой прогрохотал пулемет, послышался глухой топот ног. Клим убрал осколок в карман, поднял автомат и, ступая чуть слышно, двинулся по коридору. Лебедь не отставал.

– Дальше я первый. – «Гербовец» прошел вперед, остановился у лестницы и достал из подсумка светозвуковую гранату. – Будь готов.

– Ты уверен, что он там один?

– Практически, – глядя на лаз в потолке, прошептал Лебедь.

– Не забудь о растяжках.

Тот кивнул и, дернув чеку, метнул гранату в лаз. Клим инстинктивно зажмурил глаза и закрыл ладонями уши, но помогло это слабо: громыхнуло так, что в голове зазвенело. Чертыхнувшись, он перехватил одной рукой автомат и бросился за Лебедем, который уже был наверху.

Для боевика все закончилось быстро: «гербовец» скосил оглушенного пулеметчика длинной очередью, внимательно осмотрел помещение и, убедившись в отсутствии посторонних, осторожно подошел к трупу, перевернул его ногой. Клим остановился рядом.

Это был обычный мужик, лет сорока пяти. Во рту у него не хватало пары зубов, нос когда-то был сломан и криво сросся, щеки заросли щетиной, а на голове блестели залысины.

– И зачем? – спросил Клим, присев у тела боевика. – Зачем ты полез-то сюда? Чем тебе мозги таким промыли, что ты оружие в руки взял и убивать стал? Как же заколебало это все. – «Анархист» встал и повернулся к Лебедю. – Уйду отсюда. Вот все закончится – и сразу уйду. Я же машинист по образованию – работу найду. Поезда, вагоны… ездить буду, куда угодно. И гори оно все огнем тут! Черт, все с ума сошли, я только сейчас это понял. Чем раньше думал, что тут делал? Ни семьи, ничего нет, зато в Зоне, боец, воин… Тридцать лет, а жизни и не видел толком, одна смерть проклятая кругом. Зачем остался, когда уходить говорили? Чего добился? Идиот.

– Все, успокойся. – «Гербовец» положил ладонь на плечо Клима, мягко забрал автомат и подтолкнул напарника к выходу. – Пойдем, вколим чего-нибудь, там полегчает. Свежий воздух и все такое. Быстро в себя придешь.

К тому моменту, как они спустились, оставшиеся по ту сторону насыпи бойцы перебрались к своим, вновь став одним целым. Мазуров и Айдар, увидев героев, сразу же направились к ним, сказать что-то хотели, но запнулись, увидев состояние Клима.

– Устал он, – наскоро пояснил им Лебедь, не спуская с «анархиста» глаз. – Выгорел. Я за ним присмотрю, чтобы глупостей не наделал. Не трогайте его пока, товарищ полковник, ладно? И вы, Айдар, тоже. Пусть в себя придет, успокоится.

Воскрешали по-местному – ногой в ребра.

Придя в себя, Горда захлебнулся жгучей болью и схватился за горло: дикий кашель раздирал глотку. Во рту – пустыня, язык как вяленый кусок мяса. Было невыносимо жарко, не продохнуть, и дико чесалась шея.

– Воды, – едва слышно попросил сталкер, пытаясь разлепить веки.

Чья-то рука схватила его за подбородок, к губам приставили горлышко фляги. Полилась вода – невкусная, теплая и с металлическим привкусом, она текла в рот, по лицу, за воротник, дальше по спине, на плечи и грудь. Одежда взмокла, шея зачесалась еще сильнее, во рту горечь – будто из лужи нахлебался. Но Горда не привередничал.

С трудом приняв сидячее положение, сталкер оперся спиной о стену, открыл глаза и увидел комнату, выкрашенную в ядовито-зеленый цвет, от которого хотелось блевать. Вокруг царил суровый минимализм: железные двухъярусные кровати без матрацев, в углу – умывальник, изъеденный ржавчиной; холодный и шершавый пол, под потолком – окно, решеткой расчертившее кусок темного неба на квадратики, будто поле для игры «крестики-нолики».

Сталкер заметил, что на него смотрит чье-то лицо: сжатые в тонкую полоску губы, широко раздувающиеся ноздри, дергающийся кадык. Кроме того, у этого лица имелось оружие и три товарища, стоявшие рядом, так что дергаться Горда не стал.

– Где я? – выдавил он и вновь закашлялся. – И мои друзья, где…

– Сам идти можешь? – спросило лицо. – Нет? Поднимите.

Тут же подошли двое и, поставив Горду на ноги, вывели его из комнаты в длинный коридор, заканчивающийся ведущими вверх и вниз лестницами. Вдоль стен не было ни единой двери – только решетки. Много, очень много решеток, ограждающих камеры заключенных – пустые и заселенные. Пока вели, сталкер не отрывал от этих клеток глаз, а оттуда на него тоже смотрели: сочувственно и насмешливо, равнодушно и с грустью, злобно и устало. Избитые, сломленные люди – они были мало похожи на себя прежних, тех, кого Горда знал до их бесследного исчезновения: Борщевик – «анархист», острый на язык и душа любой компании; Связист – когда-то спасал застрявший в Зоне бронепоезд с научной экспедицией; Шуруп – наемник, провинившийся перед своими, из-за чего вынужден был инсценировать собственную смерть и сменить имя; Лаврентий Георгиевич – ученый с Ануфьево; пятеро бойцов в форме СЗО… Много их было там, знакомых и безымянных, их лица проплывали мимо, провожая Горду взглядами, пока он, конвоируемый в неизвестность, едва переставлял ноги.

То, что он попал в плен к «Легиону», сталкер понял сразу, как увидел решетки: судя по сообщениям на коммуникаторе, именно эта группировка подмяла под себя Тюрьму, обустроив тут свою базу.

Если внутри корпуса, из которого Горду вывели, жизнь казалась вялой и едва текущей, то снаружи Тюрьма была похожа на муравейник: одинаковые люди в одинаковой одежде носили одинаковые ящики и складировали их у пулеметов; откуда-то справа слышался грохот молотка, сталкер обернулся: кто-то чинил караульную вышку; в стороне урчал грузовик, слышались крики; все суетились, бегали, шумели и галдели, торопились, будто готовились к чему-то.

Конвоиры подвели сталкера ко входу в низкое, приземистое здание и, открыв дверь, втолкнули внутрь. Схватив за шиворот, повели по коридору прямо, но почти сразу остановились у запертого кабинета, постучали. Вошли, только когда разрешил хозяин.

Первым, кого увидел Горда, был Ян. Наемник сидел, туго привязанный к стулу веревками, нос парня кровоточил, а на лице появилось несколько свежих ссадин. Стрелка и Белов тоже находились здесь, на полу, свободные от пут. Они со страхом и ненавистью смотрели на человека, сидящего за столом, которого сталкер узнал сразу. Это был полковник Кисляк.

Время почти не изменило его: те же строгие очки, та же короткая стрижка, волевой подбородок и хищный, проницательный взгляд. На столе лежал пистолет, направленный дулом в сторону гостей. В порыве неосознанной ярости Горда дернулся было к ненавистному ублюдку, готовый голыми руками его задушить, на лоскуты порвать, но ничего не вышло: конвоиры схватили и бросили сталкера на пол, легко, как игрушку, придавили сверху.