Когда они подросли, живя в одном доме, переезжая из одного великолепного дворца в другой, Джейн явилась из классной комнаты, и он увидел, что она преобразилась, едва ли не алхимически, из маленькой девочки, подруги по играм, из неинтересного существа, вроде уступавшего ему во всем брата, в молодую женщину – нечто загадочное и прекрасное.

Монтегю сам спрашивает меня, что я думаю о браке между ним и Джейн. Он не требует этого, как глупец, поскольку знает, что подобает его имени. Он предлагает осторожно, он говорит мне, что она нравится ему больше всех других девушек, которых он видел при дворе.

– Больше Бесси Блаунт? – спрашиваю я.

Бесси пользуется успехом у всех молодых людей, ведь она так мила и так ослепительно красива.

– Больше всех, – отвечает он. – Но вам решать, миледи матушка.

Я думаю, что это – счастливый конец печальной истории. Без помощи ее отца, моего кузена, я бы не смогла прокормить детей. Теперь кузен счастливо извлечет выгоду из своей верности и заботы о моей семье, сделав свою дочь леди Поул и получив вдобавок две сотни фунтов сразу и виды на мое состояние и титул после моей смерти. Выйдя за моего сына, Джейн приобретет высокий титул и обширные земли. Она сама наследница, она принесет в приданое небольшое состояние, а по смерти моего кузена Джорджа унаследует половину его богатства. Мой кузен Джордж Невилл стареет, и у него только две дочери, так получилось, что Монтегю пришлась по сердцу наследница огромного состояния, а он – ей.

Их дети будут Плантагенетами по обеим линиям, вдвойне королевской крови, они станут украшением двора Тюдоров и поддержкой своим кузенам Тюдорам. У них, без сомнения, будут красивые дети, мой сын – высокий красивый молодой человек двадцати пяти лет, а его невеста ему под стать, ее светлая голова достает Монтегю до плеча. Надеюсь, она плодовита, и, как говорит мой кузен Джордж, подписывая брачный контракт:

– Думаю, мы можем быть уверены, а, кузина? Ни один из нас, Плантагенетов, никогда не испытывал трудностей с производством сыновей.

– Тише, – говорю я, не задумываясь, пока подношу сургуч к пламени свечи, и потом оставляю на нем оттиск своей печатки, белую розу.

– Вообще-то король сам об этом говорит. Он всех спрашивает, почему такой полный жизни, сильный и красивый мужчина, как он, до сих пор не обзавелся сыном в детской? Тремя или четырьмя сыновьями? Что думаете? Что-то не так с королевой? Она, в конце концов, из плодовитой семьи. Что может быть не так? Возможно, в этом браке нет благословения?

– Я не стану это слушать, – я поднимаю руку, словно останавливаю армию шепотков. – Не стану слушать и говорить об этом не стану. И всем дамам говорю, что им не следует это обсуждать. Потому что, будь это правдой, что бы случилось? Она все равно его жена, с детьми ли без детей, она все равно королева Англии. Она уже несет всю боль и скорбь, должна ли она нести и вину? Сплетни об этом – оскорбление королевы, ей от них будет только хуже.

– Отступится ли она? – мягко спрашивает кузен Джордж.

– Она не может, – просто отвечаю я. – Она верит, что Господь призвал ее быть королевой Англии и совершил великие и страшные перемены, чтобы она приняла корону и встала рядом с королем. Она подарила ему принцессу, с Божьей помощью подарит и сына. Да и о чем мы говорим? О том, что брак нужно прекратить, если у мужчины восемь лет нет сына? Или пять лет? Жена что, имущество в аренде, по которому можно отменить договор в начале квартала? Нет, «в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас», а не «пока у меня не появятся сомнения».

Кузен улыбается.

– Вы ее верная защитница, – говорит он.

– Вы бы должны этому порадоваться, – я указываю на контракт. – Ваша дочь выйдет за моего сына, и они поклянутся, что только смерть разлучит их. Только если брак без сомнения длится до смерти, ваша дочь, – или любая другая женщина, – может быть уверена в своем будущем. Королева не подорвет безопасность всех женщин в Англии, согласившись, что муж может оставить жену по своей воле. Она была бы плохой королевой для английских женщин, если бы так поступила.

– Ему нужен наследник, – замечает кузен.

– Он может назвать наследника, – отвечаю я.

И позволяю себе сдержанно улыбнуться.

– В конце концов, наследники есть, – говорю я. Дочь моего кузена выйдет замуж за одного из них, моего сына Монтегю. – Наследников множество.

Кузен на мгновение умолкает, думая, как близко мы стоим к трону.

– Возвращение Плантагенетов, – очень тихо произносит он. – Какая ирония, если после того, что было, все вернется одному из нас.

Замок Уорблингтон, Хэмпшир, весна 1518 года

Приходит и уходит Рождество, но король не возвращается в столицу и не созывает двор на праздник. Я навещаю малышку принцессу в Гринвиче, узнаю, что во дворце нет болезни, и вижу, как малышка лепечет, играет и учится танцевать.

Я провожу с Марией счастливую неделю, держу ее за руку, повинуясь королевскому желанию танцевать вдоль длинных галерей; тем временем становится все холоднее, и, наконец, за окнами, выходящими на реку, начинает идти снег. Мария – очаровательный ребенок, я оставляю ее с кучей подарков, дав обещание вскоре вернуться.

Королева пишет, что они переехали в Саутгемптон, так что могут покупать продукты, которые привозят купцы из Фландрии: король не хочет английской пищи, боясь, что она может быть заражена. Он не позволяет слугам тех, кто его принимает, ходить на городской рынок.

Мы ни с кем не видимся, кроме самых близких друзей короля, без которых он не может обойтись. Король даже не принимает письма из города, опасаясь болезни. Кардинал Уолси пишет ему на особой бумаге из Ричмондского дворца, он живет там и правит он сам, как король. Он выслушивает прошения со всей страны и решает, что с ними делать, сидя на троне в зале аудиенций. Я побуждала короля вернуться в Вестминстер и созвать двор к Пасхе, но кардинал настроен решительно против, а король больше никого не слушает. Письма кардинала полны предостережений по поводу болезни, и король считает, что безопаснее оставаться подальше.

Я сжигаю письмо королевы по старой привычке к осторожности, но ее слова остаются со мной. Мысль о том, что английский двор, мой родной двор, прячется, как шайка разбойников, от природных своих лордов и советников, живет поближе к порту, чтобы покупать еду у иностранцев, а не у честных английских торговцев, принимает советы только от одного человека, и он не Плантагенет, он даже не герцог и не лорд, но человек, посвятивший себя собственному возвышению, – все это глубоко меня тревожит, пока я праздную начало нового года в сердце своего свежепостроенного дома и езжу верхом по полям, где мои люди идут за плугом и лемех переворачивает жирную землю.

Я нигде не хотела бы жить, только на собственной земле, и не стану есть ничего, кроме того, что мы вырастили сами. Я не хочу, чтобы мне служил кто-то, кроме моего народа. Я по рождению и воспитанию Плантагенет, я выросла в сердце своей страны. Я бы никогда не уехала по собственной воле. Так почему король, чей отец всю жизнь старался попасть в Англию и рисковал жизнью, чтобы завоевать страну, не чувствует глубокой, полной любви связи со своим королевством?