Секунду подумав, Виктор скомандовал сидящему в соседнем кресле особисту:

— Ну ка, просвети его — не хотелось бы, чтобы к нам на борт отправили бомбу в скафандре.

Особист, хмурый немолодой старлей, отреагировал так, будто ждал этого приказа. А может, и действительно ждал — Виктор не стал допытываться. Значительно важнее было то, что парламентер был вполне живым и сюрпризов с собой не тащил. Так что приняли его со всем возможным почетом, как пока что не пленного, а вполне даже равного.

На переговоры прибыл сам капитан американского крейсера — командор Гейнц Роммель, да-да, прямой потомок того самого Роммеля, Лиса Пустыни, великого тактика и никудышного стратега, который в те, ставшие уже полулегендарными времена, когда на Земле бушевали Мировые войны, в хвост и в гриву гонял англичан по всей Сахаре. Ну, надо сказать, потомок оказался достоин предка — может, не в таланте, но в смелости уж точно. Сам Виктор, будем перед собой честны, послал бы на переговоры кого попроще. Однако эмоции эмоциями, а дело — делом, поэтому, после обмена приветствиями и взаимном представлении (Роммелю, похоже, выдержка малость изменила, во всяком случае, его брови поползли вверх, когда он увидел, насколько молод его визави) Виктор поинтересовался, что Роммель может ему предложить, причем предложить быстро — времени у Виктора было не то чтобы много.

Предложить американский капитан мог немногое. Ничего не мог, в принципе, потому что сейчас у него ничего и не было. Корабль его был в нынешней ситуации не более чем мишенью, он это прекрасно понимал, сведений, интересующих Виктора, у него не было. Спастись, даже в спасательных капсулах, если Виктор захочет ему воспрепятствовать шансов тоже не наблюдалось. То, что в дальних рейдах пленных брать не особенно стремятся, он тоже знал, но все же просил принять капитуляцию. Унижение, конечно, но хоть какой то шанс, и для команды, и для самого капитана. Хотя, что интересно, за себя он не просил.

Виктор задумчиво потеребил серьгу с крупным сапфиром в мочке левого уха. Когда-то такое украшение носили моряки, побывавшие в кругосветке, теперь — разведчики, побывавшие хотя бы в одной экспедиции за пределы исследованых пространств. Похвастаться такой безделушкой могли немногие — во всей эскадре такие были, например, только у Виктора и самого Кошкина, ну да тот, разведчик опытный, мог себе штук пять таких воткнуть и был бы в своем праве. Виктору серьга была, в общем то, безразлично. Когда он был еще стажером такое украшение казалось ему пределом мечтаний, однако он слишком дорого заплатил за нее, чтобы теперь гордиться. Но что поделаешь, традиция есть традиция, поэтому серьгу Виктор носил, ловил не только восхищенные взгляды молодняка, но и оценивающие от офицеров постарше, и приобрел вредную привычку теребить ее в раздражении или когда просто задумывался. Пожалуй, единственным отличием серьги Виктора от большинства других был маленький череп на манер пиратского флага с единственной костью под ним — для понимающего человека ясно, что экспедиция погибла и выжил единственный человек, хозяин серьги. Было бы две или три кости — значит, выжили двое или трое, но это уже детали. Тоже традиция, мрачная, но в чем-то необходимая. Традицией был и камень — цвет его говорил о том, по какой оси пространств уходила экспедиция. Больше всего, естественно, было серег с сапфирами и рубинами, в разы меньше с изумрудами и топазами и уж совсем по пальцам можно было пересчитать с алмазами и жемчугом. Вот такая понятная только посвященным арифметика.

Судя по всему, американец был в курсе что есть ху, поэтому рассчитывал не на многое, но Виктор тоже был не самым глупым человеком в этом мире. Раздумывал он недолго. Если в руки плывет что-то, не предусмотренное первоначальным планом, можно это что-то пропустить, а можно и подобрать, а потом уже посмотреть, как оно с планом стыкуется. Сейчас была как раз такая ситуация и Виктор по выработавшейся за последние годы привычке принял решение в одиночку, ни с кем не советуясь, на свой страх и риск. Это, конечно, всегда рисковано, особенно когда в команде имеется неизвестное количество соглядатаев, но зато в случае успеха престиж командира может взлететь на недосягаемую высоту. Поэтому американцам повезло — Виктор согласился взять в плен экипаж обоих крейсеров, но предупредил, что если с кораблями хоть что-то случится, то он расстреляет всех, не особо разбираясь в степени виновности. Это чтобы бомбу какую после себя оставить не вздумали.

Роммель согласился, что условия вполне справедливые и для него самого весьма выгодные, и Виктор официально принял у него капитуляцию. После этого американский капитан незамедлительно отбыл на свой корабль, а еще через пол часа на «Ганнимед» прибыли первые пленные. Все было по немецки аккуратно и грамотно организовано, хотя из двадцати членов экипажа трофейного теперь крейсера «Денеб», троих пришлось отправлять в лазарет с пулевыми ранениями — видимо, ребята решили поиграть в героев и их успокоили свои же.

После этого «Ганнимед» отправился ко второму крейсеру, неподвижно висевшему в пространстве на расстоянии пятнадцати минут хода. Там все было еще проще — на переговоры отправился все тот же Роммель, благо под прикрытием орудий ТАКРа крейсер «Сириус» сидел тихонько и не дергался, на нем, видать, хорошо понимали, что жить будут ровно столько, сколько русские захотят.

С этого крейсера сняли всего восемь человек — большая часть экипажа в момент попадания в рубку находилась именно там. Из всех офицеров уцелел только один человек, который находилсся, как ни смешно, в сортире. Однако, будучи всего лишь вторым механиком корабля, он имел весьма поверхностное представление о космическом бое (у американцев специализация офицеров была боле узкой, чем в Российском флоте, а универсалов, подобных Виктору, у них практически не готовили), приняв командование, решил судьбу не искушать и намерен был поступить подобно Роммелю. В результате, когда Роммель прибыл на борт «Сириуса», это всего лишь позволило решить все максимально быстро.

Состыковав трофейные корабли, и целый, и поврежденный, и отправив их кружиться по грамотно рассчитаной орбите, позволяющей перехватить корабли в любой момент (штурман расстарался), Виктор двинулся на соединение с эскадрой, тем более что Кошкин уже орал на всю систему, собирая корабли, и грозился всех натянуть по самые помидоры. Конечно ориентация у адмирала была вполне традиционная и угроза была, скорее, именно что угрозой, но Виктор решил не испытывать лишний раз судьбу и приказал идти полным ходом. Увы, благие намерения остались благими намерениями и виновником этого оказался все тот же неугомонный Айнштейн.

Да-да, тот самый Айнштейн, в которого после прошлого сражения словно вселился бес. Похоже, что из одной крайности впал в другую и теперь место предельной осторожности заняла запредельня лихость. Айнштейн в погоне попер за тяжелым крейсером, рванувшим в сторону, противоположную большинству американцев. Хорошо хоть эскортник в качестве мишени не выбрал, но сейчас ему от этого было не легче — американец, как только убадился, что его преследует только один корабль, причем вчетверо меньше его по тоннажу, развернулся и контратаковал. Только отличная реакция Айнштейна спасла «Витязь» от мгновенного уничтожения, но теперь уже не он гнался за американским крейсером, а американец, словно укушенный шавкой бык, гнал его до самой орбиты Марса. Там они и вертелись — американец, похоже, потерял чувство реальности, иначе предпочел бы отступить, пока им не занялся кто-нибудь помощнее, а Айнштейн вертелся на орбите, стараясь держать планету между «Витязем» и американским крейсером, это давало ему хоть какую-то защиту. В принципе, превосходя американца и в скорости, и в маневренности, он мог вертеться так до бесконечности, но тут как раз мимо проходил «Ганнимед». Вполне естественно, что Айнштейну было совершенно не с руки связываться с Кошкиным и, расписываясь в собственной ошибке, просить помощи. Другое дело когда помощь предлагают, причем по принципу «Привет, кэп, я тут мимо пролетал, поделишься мишенью?».