конечно, против платоновской теории идей. Например, в X книге «Метафизики» Аристотель говорит: «Ничто общее не может быть сущностью» (X, 2, 1053b 16), используя это положение для критики пифагорейцев и Платона в их учении о едином. Сущность, по Аристотелю, – это всегда определенное нечто, вот эта единичная вещь (τοδί τι). Далее, обратим внимание, во-вторых, на характеристику качества: качество противопоставляется сущности как определенному нечто. Это означает, что качество мыслится как общее, универсальное (κοινόν). Качество противопоставляется сущности как неопределенное всеобщее определенному единичному бытию. Неопределенность, конечно, относительная, а именно соотносительная, взятая в отношении к сущности как τοδί τι.

Общее неопределенно лишь постольку, поскольку оно относится ко многим единичным, но не более. Само по себе одно общее отличается от другого общего и в этом смысле общее, а следовательно, и качество, выступающее как общее, вполне определено. Аристотель в других местах, например при критическом анализе космологического учения Анаксагора о всеобщем смешении «семян», подчеркивает, что смешанное состояние мира означало бы отсутствие у него качества, т. е. неопределенность подобного состояния равносильна бескачественности, качество – нечто определенное (Метафизика, I, 8, 989b 12–13). Эту же мысль о том, что качество есть некоторая определенность, он высказывает и в другом месте: «Качество – говорит Аристотель, – имеет определенную природу». Здесь он противопоставляет качество количеству, обладающему природой неопределенной (Метафизика XI, 6, 1063а 26–29).

Общее – это некоторое качество, а не сущность. Поэтому платоновские идеи, являющиеся репрезентантами общего, представляют собой качества, а не сущности, и в силу этого не могут занимать того высокого онтологического ранга, который им приписывается Платоном. Устанавливая это положение, Аристотель использует свое представление о том, что в ряду онтологических категорий сущность всегда идет впереди качества. Еще более подробно он развивает эти мысли в тринадцатой главе VII книги «Метафизики», специально посвященной анализу правомерности мнения, считающего общее сущностью. «Невозможно и нелепо, – говорит Аристотель, – чтобы определенное нечто и сущность, если они состоят из частей, состояли не из сущностей и определенного нечто, а из качества: иначе не-сущность и качество были бы первее сущности и определенного нечто» (VII, 13, 1038b 23–29). И далее он продолжает, раскрывая первичность сущности по отношению к качеству: «А это невозможно, так как ни по определению, ни по времени, ни по возникновению свойства не могут быть первее сущности: иначе они существовали бы отдельно» (Метафизика VII, 1038b 32–34).

Самым несомненным для Аристотеля положением в этой аргументации является невозможность качества существовать самостоятельно, отдельно от сущности. Качество во всех отношениях вторично по отношению к ней: сущность идет впереди и в плане понятия, в плане логического определения, и в плане времени и возникновения, т. е. и в логико-понятийном, и в онтолого-генетическом плане сущность есть первое и безусловно самостоятельно сущее, а качество – зависимое, вторичное, не могущее существовать отдельно. Примат сущности по отношению к качеству здесь выявлен в разных планах и всюду он неоспорим. В логико-грамматическом плане субъект и существительное первичнее, чем предикат и прилагательное, подлежащее первичнее, чем его сказуемое. Во временном, генетическом плане Аристотель фиксирует то же самое соотношение.

Это место весьма существенно для понимания теории качества Аристотеля. Поэтому необходимо его более детально проанализировать, привлекая для этого и другие его высказывания. Сущность во всех смыслах первичнее качества, качество – вторично и зависимо по отношению к сущности. В первой главе этой же книги «Метафизики» Аристотель указывает, что качество – это такое определение сущности, которое отвечает на вопрос: какова эта вещь? Сущность всегда связана с ответом на вопрос: что это? «Когда мы хотим сказать, какова эта вещь, мы говорим, что она хороша или плоха, но не что она величиною в три локтя или что она человек; когда же мы хотим сказать, что она есть, мы не говорим, что она белая или теплая, или величиною в три локтя, а что она человек или бог» (VII, 1, 1028а 15–18).

Аристотель строит свою теорию качества, подвергая логическому разбору грамматический анализ речи. Этот логико-грамматический источник его теории качества является, по-видимому, основным в «Метафизике» и в «Категориях». В этой же главе, продолжая свой анализ соотношения сущности и качества, Аристотель дает основную схему их соотношения в виде модели «носитель – носимое (атрибут)». Сущность выступает как «субстанция», «безусловно сущее», а качество как «акциденция» (τό συμβεβηκός), т. е. как сущее в некотором отношении, условно сущее[67]. Анализируя высказывания типа «человек ходит», «человек сидит», «человек здоров» и т. п., Аристотель говорит, «что субстрат (а по-русски – подлежащее, τό ὑποκείμενον. – В.В.) у них есть нечто определенное, а именно сущность или единичный предмет, который и представлен в таком виде высказываний, ибо о хорошем и сидящем мы не говорим без такого субстрата» (Метафизика VII, 1028а 26–28). Заметим тут же, что этот тезис Аристотеля о безусловной зависимости качества как атрибута от сущности как субстрата (качество не может существовать независимо) не действует в тех его физических и главным образом биологических сочинениях, где явления объясняются игрой качеств как самостоятельно действующих сил. Это явное расхождение учения о качестве в «Метафизике» и в «Органоне» с учением о качествах как самостоятельно действующих силах мы здесь только фиксируем, не давая ему пока объяснения.

Отметим лишь одно немаловажное обстоятельство, связанное с самим аналитико-грамматическим подходом Аристотеля при выработке метафизической и логической теории качества. В греческом языке (да и не только в нем) прилагательные, выступающие в функции обычной грамматической формы для выражения качества вещи, для высказываний о качествах, легко субстантивируются. Приведем один пример из сочинений софиста Горгия, жившего раньше Аристотеля, для того чтобы показать общегреческую лингвистическую склонность к такому отождествлению качества с вещью. Горгий говорит, излагая свою теорию языка: «Речь рождается вследствие того, что вещи нас задевают, а именно вещи чувственно-воспринимаемые: из встречи с жидкостью[68] для нас происходит речь, относящаяся к этому качеству» (Секст Эмпирик, Adv. math., VII, 85, курсив наш. – В.В.). Вещь, субстанция (жидкость) отождествлена с качеством, причем видно, что это совершенно естественный процесс, не вызывающий никаких вопросов, осуществляемый в силу особенностей языка греков и навыков их мышления.

Хотя наличие артиклей и облегчает субстантивацию прилагательных, но она, конечно, происходит во многих языках, в том числе и в тех, которые не содержат артиклей. Так, например, промокнув под осенним дождем, мы говорим себе, придя домой: «Надо съесть чего-нибудь горячего и переодеться в сухое». Прилагательные «горячее» и «сухое» выступают здесь в значении существительных: они обозначают не свойства вещей (теплоту и сухость), а сами вещи, наделенные этими свойствами.

Качество, однако, сохраняет свое отличие от вещи. Качество может давать имя вещи, но это