Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да и список драгоценностей опубликован не был, и, когда Ленин потребовал «все вернуть в Москву», он «честно вернул» два чемодана с драгоценностями — большей частью с мелкими, но очень дорогими ювелирными изделиями. И москвичи оказались в абсолютном цуцванге: если они заявят, что «вернули не все», то это значит, что им было известно о контрабанде — и шансы наладить хоть какие-то отношения с зарубежными странами падают до нуля. А если смолчат, то просто потеряют семьдесят миллионов. Впрочем, они миллиардами воровали, и такая потеря была не особо значимой. А вот то, что был потерян практически налаженный канал вывоза средств за рубеж, было крайне неприятно: в «группе дипломатов» были почти все, кто обеспечивал связи советского правительства с европейскими банками, и на налаживание новых контактов было нужно довольно много времени и сил. А особенно им было обидно потерять «прямой контакт с Британией» — но пока что пришлось просто утереться: объяснять иностранцам, что драгоценности везлись не для финансирования зарубежных коммунистов, а «для личного пользования» означало бы полную утрату легитимности в глазах европейцев.
На самом деле господин товарищ Малинин заранее у «инциденту» подготовился: его люди тщательно следили за Ганецким и подозревали, что будет попытка вывоза ценностей — собственно, предварительная готовность и позволила обойтись без потерь у забайкальцев. Однако размеры контрабанды поразили даже его.
Федор Андреевич в связи с этим снова зашел «кое-что уточнить» к Николаю Павловичу:
— Товарищ Бурят, а вам не кажется, что ваши люди зря перестреляли столько людей?
— Нет, товарищ Артем. Постреляли их совершенно заслуженно. Просто раньше как-то случая не было, а тут так все удачно сложилось. Причем именно тогда, когда деньги нам — я имею в виде России — особенно нужны.
— Деньги всегда особенно нужны… а что вы имеете в виду конкретно?
— В Поволжье и на Южном Урале засуха, там хлеба не будет. По остальной части Советской России с видами на урожай тоже печально, поскольку мужики не желают сеять: все равно у них все продотряды заберут. То есть будет голод, и, судя по тому, что правительство Ленина не пытается его предотвратить, а лишь увеличивает объемы воровства и вывоза ценностей за границу, голод будет страшный. Хуже, чем в двенадцатом году, и даже, скорее всего, хуже чем во втором.
— Так надо что-то делать!
— Так мы и делаем. Мы забрали у этих бандитов драгоценноситей на семьдесят миллионов рублей, то есть почти на тридцать пять миллионов долларов. И у нас есть возможности эти драгоценности продать…
— Так нужно это побыстрее сделать!
— Федор Андреевич, а зачем?
— Хлеба за границей купить хотя бы, да той же кукурузы — она и вовсе недорогая…
— Вы что, уже забыли, что я вам показывал про счета главных большевиков? Деньги у нас есть…
— Я все же не верю американским газетенкам. Ну зачем им такое публиковать?
— Во-первых, реклама. Вроде «вот все смотрите: даже большевицкие вожди доверяют нашему банку!» А во-вторых, всегда есть шанс, что эти большевики возмутятся, скажут «клевета все это» — и деньги можно будет забрать в доход банка. Но они жадные, возмущаться и опровергать ничего не стали — а теперь с этих счетов мы просто оплачиваем все наши заказы.
— И что вы собираетесь делать? Я про грядущий голод…
— Сейчас на этих счетах остается примерно сто миллионов долларов. На эти деньги только пшеницы можно купить с доставкой в наши порты даже больше ста миллионов бушелей зерна. Два и три четверти миллиона тонн — и вы что думаете, мы этой возможностью не воспользуемся? Пока за границей о грядущем голоде не знают, то цены на зерно весьма умеренными остаются… оставались.
— Что значит «оставались»?
— Это значит, что мы за один день закупили по низкой цене сто шесть миллионов бушелей. Позавчера закупили. Сегодня там внутренние цены поднялись уже выше полутора долларов за бушель, но мы больше ничего покупать не будем уже, нам и купленное вывезти будет очень непросто.
— Ну… да. А куда вы столько зерна собираетесь деть? Я имею в виду, ведь его нужно где-то просто хранить… какое-то время.
— В России миллионы безработных, а Карейша в роли наркома путей сообщения прекрасный нам помощник: Сергей Демьянович больше полувека в основу своей работы ставит увеличение пропускной способности железных дорог, и в частности — путем улучшения способов перевалки насыпных грузов. Он всемерно поддерживает постройку временных, как он называет, перевалочных зернохранилищ с элеваторами в полосе отчуждения дорог, сейчас только на больших станциях элеваторов на двадцать тысяч тонн почти полсотни строится…
— А мы их выстроить-то успеем?
— Машины для элеваторов пришлось опять у американцев купить, поскольку в России их пока делать некому. Собственно, потому и деньги со счетов… упомянутых так быстро закончились. Теперь только силосы достроить осталось, но и с этим справляемся: за забайкальские деньги народ на стройки валом валит.
— То есть голода не будет? Ну слава богу…
— Будет, разве что не такой страшный. Однако нам нужно работать еще усердней: если ЦК не очистить от мерзавцев, то и следующий год будет не лучше.
— В России засуха обычно как раз по два года подряд…
— Вот тут нам эти семьдесят миллионов и пригодятся. Но все же будем надеяться на лучшее.
Сергей Демьянович Карейша принял предложение возглавить наркомат путей сообщения с одной стороны от безысходности (то, что там натворил товарищ Троцкий, быстрому исправлению, похоже, не подлежало — но хоть что-то все же поправить было и возможно, и просто необходимо), а с другой стороны он сильно надеялся, что железнодорожники Забайкальской республики помощь в восстановлении транспорта все же окажут приличную. Однако он и не ожидал, какова будет эта помощь.
А забайкальцы за дело взялись всерьез, и прежде всего они сразу, как только на каком-то участке появлялись их «комиссары», вводили свои правила. Первым из