Узнать, кто бывшая женщина твоего жениха – это всегда стресс. А вдруг она гораздо красивее, а вдруг у нее вообще нет целлюлита, а вдруг она защитила кандидатскую диссертацию по астрофизике? А вдруг именно она – идеал, а ты – лишь компромисс, реальность, с которой ему пришлось по какой-то причине смириться?

М-да, но иногда все же лучше представлять роковую бывшую супермодель с зашкаливающим iq, чем узнать, что на самом деле она молодящаяся жаба, которая перед поцелуем наверняка пользуется освежителем для рта и спит на бигуди.

Однажды Ярослава познакомилась с бывшей девушкой Максима Андрейчика.

С той девушкой он прожил три с половиной года еще до того, как встретил ее, Ясю.

Специальной встречи никто, конечно, не устраивал. Просто они отправились в его любимую бильярдную, и там он оставил Ясю переминаться у стола с кием в руках, а сам отошел поболтать с миловидной коротко стриженной брюнеткой, которая сидела у стойки бара. Сначала Ярослава не обратила на это внимания. У Максима повсюду были сотни знакомых.

А потом он сам ее подозвал. «Это Наталья, моя бывшая девушка, – сказал он, – а это Ярослава, моя невеста!» И тогда она взглянула на брюнетку с любопытством.

Та девушка была года на три старше ее самой. Очень хорошенькая, курносая, голубоглазая. На щеках – ямочки, в носу – колечко. Девушка была парапланеристкой и почти постоянно жила в Турции. В Ясином обществе она чувствовала себя свободно – звонким голосом рассказывала о своей жизни, своих полетах и своем новом бойфренде, владельце пятизведного отеля. Постепенно и Ярослава расслабилась. Наталья ей понравилась, несмотря на то что они вряд ли могли бы стать подругами.

А теперь вот такое… Получается, что она находится на одном постаменте с этой морщинистой карлицей. Они обе равны, они – зарубки на ножке его кровати. И о той и о другой можно сказать одинаково – «женщины Полонского».

С другой стороны, а что она хотела – он ведь старше ее на целых девятнадцать лет! У него совершенно другие представления о женской привлекательности, и наверняка некоторые из его любовниц выглядят так, что ей вообще лучше никогда с ними не пересекаться, чтобы уберечь себя от очередного потрясения.

Ей было легко смириться с симпатичной парапланеристкой и даже с галеристкой Оксаной Дробашенко, которая хоть и показалась ей полной дурой, но хотя бы была вполне хороша собой.

– Внимание, завершающие па очень важны. Финальные движения – это то впечатление, которое вы оставите после танца, – гнусавила Роза Яковлевна, – слушайте музыку, отдайтесь ей. Раз-два-три, раз-два-три, приготовились остановиться, раз-два три, оп-па!

Когда она воскликнула «Оп-па!», Ярослава машинально резким отточенным движением согнула в колене ногу. Михаил Марленович захрипел, согнулся пополам, а потом и вовсе рухнул на пол.

– Мишель! – Роза Яковлевна бросилась к нему, с ненавистью поглядывая на Ясю, в глазах которой стояли слезы.

Все. Так больше не может продолжаться. Ее подсознание сделало выбор за нее. Полонский самолюбив, он в любом случае не простит ей этой выходки.

– Я… Миша, прости, – пробормотала она и, развернувшись на каблуках, выбежала из зала.

Она уже успела долететь по лестнице до первого этажа, когда с верхнего пролета послышался его запыхавшийся голос:

– Яся! Яся, стой! Подожди! Прости меня, Ясенька, я это заслужил!

* * *

Ярослава и Вика сидели на столике для грима, синхронно болтая ногами. Наконец-то Ясю допустили в святая святых – гримерную Великолепного Ренатика. Дело было в одном из огромных ночных клубов Москвы, а сама поп-звезда находилась на сцене – вполголоса подпевала собственной фонограмме, весело прыгая по сцене.

– Может, сходим послушать концерт? – предложила Яся.

– Да ну, – зевнула Вика, – я это уже сотню раз слышала. А мне еще в гастрольный тур с ним ехать.

– Оставайся в Москве, – пожала плечами Яся, – хоть продышишься. А то он совсем тебя заездил.

– Что ты имеешь в виду? – строптиво вскинула голову Вика. А потом, вздохнув, поникла и пробормотала: – Вообще-то ты права. Я его люблю, но… Каждое утро мы просыпаемся под его диск. Эти песни у меня уже в печенках сидят. И он запрещает мне есть. Эта дурацкая диета по группе крови… Сначала мне нравилось, а теперь уже тошнит от салата латук. Едва он упускает меня из поля зрения, как я на всех парах мчусь в Макдоналдс. И у него такие странные представления о вкусе. Он дарит мне бижутерию со стразами.

– Что же ты до сих пор делаешь рядом с ним? Яся обвела взглядом гримерку. На стуле небрежно валялись мятые льняные брюки Рената с вышитыми золотыми звездами и его же розовая футболка с надписью «Я люблю Бритни Спирс!».

– Люблю его, – вздохнула Вика, – никогда ни к кому так не привязывалась.

– А что с его женой? – сочувственно спросила Яся. – Он вообще думает разводиться? Ты вроде говорила…

– Да ни о чем он не думает! – раздраженно перебила Вика, в сердцах смахнув со стола коробочку румян. – Ему так удобно, понимаешь? Он, видите ли, ненавидит бюрократию. Ему лень разводиться. Ему в лом оторвать попу от стула и прийти в загс. Как только я пытаюсь об этом заговорить, у него сразу же начинается мигрень.

– Ты просто устала, – Яся погладила ее по плечу, – если бы он сделал тебе предложение, все было бы по-другому, так? Ты носила бы стразы и с удвоенным энтузиазмом наворачивала бы латук.

– Да уж… Самое обидное, что в последнее время мы только и говорим, что о свадьбе. Он ведь пишет эту чертову песню! Ой, прости… – она зажала ладошкой рот.

– Да ничего, – махнула рукой Яся, – если хочешь, можно все отменить…

– Ну что ты. Разве я могу лишить тебя такого подарка. Сам Ренат Рагимов поет на твоей свадьбе, для тебя, – в Викиных глазах стояли слезы, – любая девушка может об этом только мечтать… Только все это между нами, хорошо?

– Вы с Аленой до сих пор не разговариваете?

– А то! С чего бы я начала с ней общаться? – фыркнула Вика и, посмотрев на часы, констатировала: – Скоро концерт закончится. Сейчас Ренатик явится, и тебе придется подождать в машине. Он ненавидит переодеваться при посторонних.

Ярослава усмехнулась и деликатно промолчала. Дело в том, что большинство концертных костюмов Ренатика представляло из себя несколько лоскутков размером не больше носового платка. Напрашивался резонный вопрос: если он так стесняется прилюдно переодеваться, то отчего же ему совсем не совестно прыгать по сцене и вовсе раздетым?!

Тем временем дверь приоткрылась, и в гримерную, тактично кашлянув, вдвинулось существо неопределенного пола и рода деятельности. Было оно высоким, узкобедрым и дочерна загорелым. Несмотря на то что в Москве уже неделю как воцарилась непроницаемая жара, существо зачем-то обрядилось в черную рубаху балахонистого фасона и напялило на голову широкополую фетровую шляпу пронзительно фиолетового цвета. Из-под шляпы по спине существа струился каскад иссиня-черных дредов.