А потом по сигналу отбоя, с удовольствием разлегся на положенной кровати и накрылся не положенным количеством шерстяных одеял. Нельзя сказать, что ночь была спокойной и сладострастной. В темное время суток мороз, как и полагалось, усилился, и в постели стало холодновато. Имеющую одежду он повесил сушить на батарею, логично полагая, что это ему с его повышенной температурой она кажется прохладной. А в сущности она будет тепловатой, а надзиратели опять же не станут придираться к мелким нарушениям распорядка.

Ну а сам узник мерзни, ничего не поделаешь. Зато днем будет комфортабельно, если, разумеется опять не станут бить и обливать. Хотя тут уж как получится, здесь Сергей Александрович относился к тюремному порядку, как объективной реальности, совершенно независимой от желания и хотелок отдельного человека.

К тому же тюремный персонал работал и ночью, злостно нарушая советский КЗОТ. Зеки на это, а может, на избиения отвечали страшными криками, какой уж там уснешь. Лично Сергей Александрович просыпался от криков три раза, да два раза приходилось утепляться от холодной погоды.

Но утром он проснулся в хорошем расположении духа, если, конечно, это так можно назвать, когда избитого и изрядно покалеченного человека бросают в холодное помещение и неоднократно «услаждают» ночью истошными криками и мольбами.

Ну а в целом ничего. Два одеяла позволили отделить холод от тела, а ночной покой позволили ему отдохнуть и чуть подлечится. И хотя исключительно все тело от кончиков ног до головы болели и жаловались на грубый произвол, но чувствовалось – избиение было вчера, а сегодня он еще жив, хотя и болеет.

Утро практически в любой тюрьме время тихое и благостное. Действительно, можно наслаждаться о полезной простокваше. Тем более, о нем остается лишь мысленно наслаждаться. А потом радоваться той же перловой ваши. Хоть не морят голодом!

После завтрака Сергей Александрович хотел подремать на табуретке, укрывшись одеялами, коль не запрещают. Но суровый конвой безжалостно отбросил эти розовые мечты, вторгшись в тюремную камеру и потребовав от заключенного собираться с вещами.

Хотя попаданец и не собирался здесь засиживаться. Стряхнув остатки утреннего сна, он одел некоторые элементы одежды. Так-то он постепенно оделся еще ночью, стараясь утеплится высохшими вещами. Осталось надеть некое подобие шапки и кожаные варежки и его больше здесь ничего не удерживало.

«Воронок» повез его, как он и полагал, на железнодорожную станцию. Похоже, его приключения, а, точнее, избиения, на Северах завершались. Эх, хорошо бы, но что будет в Москве? Там держиморд тоже хватает. Одно радовало – на станции около арестантского вагона сразу же начали буянить московские гости – а это был целый заместитель наркома НКВД легендарный для попаданца Л.М. Заковский, находившийся в должности комиссар госбезопасности 1 ранга! Здесь это был самый высокий чин. Даже начальник местного облНКВД, недавно назначенный, был только старший майор госбезопасности. Да что там говорить, комиссаров госбезопасности было во всем НКВД СССР считанное количество!

Так вот эти гости стали грязно и громко ругаться и как бы даже не драться. И причиной было именно состояние здоровья указанного зека, то есть самого Сергея Александровича. Нет, он сам, когда увидел свое лицо все в желтых и синих (голубых) разводах, все еще хорошо видных кровоподтеках и шишках, то ему стало нехорошо. А ведь на остальных частях тела, судя по приступам боли, дело обстояло не лучше. И нквдешники этим было не удивить, подумаешь, зека избили! Но вот то, что избили именно этого узника и они этим очень недовольны, его радовало. Сильно, видимо, беспокоятся в Москве о состоянии его здоровья, раз на местах так отдается.

Однако, спектакль около вагона затягивался, Л.М. Заковский явно не знал, что делать – если отправится с сильно избитым узником и тот нечаянно умрет, то отвечать за это будет и он тоже. Но и не брать его он не может – письменный приказ и личный устный инструктаж недвусмысленно показывали – если он не хочет неприятностей, то может появиться в столице только с этим заключенным. А у него самого положение было такое, что вот-вот в тюремную камеру, а оттуда к расстрельной стенке.

Сергей Александрович, может, и соглашался бы с этой задержкой, стоять всяко было – не оказаться на допросе под кулаками граждан надзирателей и прочих тюремщиков. Но очень уж стало даже не хорошо, а откровенно плохо. Все тело болело, при чем к медленной тупой боли, постоянно находившийся в теле, присоединялась приступами острая резкая боль, а над всем этим лежали температура, слабость, позывы к рвоте. Похоже, телу вчера досталось куда больше, чем казалось глазами и оно теперь мстило.

Попаданец, не зная, как быть, нквдешникам он приказывать не мог, но и стоять около поещда никак был не в состоянии, сначала попытался стоять, прижавшись к стенке вагона, но из этого ничего не получилось. Неумолимое земное тяготение тянуло к земле, а ослабленное тело уже было не в состоянии сопротивляться.

В полуобморочном состоянии бывший председатель Всеславянского Комитета, а ныне просто зека в полуобморочном состоянии медленно и молча сполз на замершую землю. Это стало окончательной точкой для Леонида Михайловича в разгоревшемся споре. Ну как споре, ругани высокопоставленным московским гостям над хозяевами. Упавший на замерзлую землю узник уже в бессознательном положении ярко показало, как ему плохо, а замершая земля была отнюдь не постелью, еще окончательно замерзнет. Заместитель наркома НКВД Л.М. Заковский дал распоряжение отнести высокопоставленного узника в вагон и положить в постель. Вызвать врача, нашего врача НКВД, а не просто так для лечения и освидетельствования. И разогнать всю эту местную сволочь подальше от вагона!

Тон и содержание слов комиссара 1 ранга госбезопасности четко обозначали на черное будущее местных работников НКВД, но сделать они уже ничего не могли, разве только застрелится, но такой вариант действий большинству не нравился. Оставалось ждать и хоть немного надеяться.

А Сергей Александрович окончательно пришел в себя только лишь когда железнодорожный состав, в котором был арестантский вагон, тронулся. До этого он чувствовал себя как сквозь обморочный сон. Вот он лежит на земле, холодно и неприятно, но тело совсем не хочет подчинится.

Впрочем, на земле он лежал недолго. Громкий приказ и дюжие руки легко сдернули его в воздух, а потом внесли в теплую атмосферу вагона. Последнее, что еще смутно чувствовал попаданец – это мягкая постель. И все, крепкий здоровый сон споро утащил его в тридевятое царство.

Пробуждение было резким, но плавным, словно вагон СВ на полном ходу