болезни, увеличить продолжительность жизни. А Зобрист, с его взглядами на перенаселенность, явно проповедует уничтожение людей. При этом он трансгуманист. Одно с другим не вяжется, правда?

Сински грустно вздохнула. Это был вопрос по существу, но, к сожалению, ответ на него был ясен и не сулил ничего хорошего.

— Зобрист твердо держался идеологии трансгуманизма — веровал в улучшение вида с помощью биотехнологий, но считал, что наш вид вымрет раньше, чем мы этого достигнем. Что, если не принять мер, нас убьет сама наша численность. Раньше, чем мы реализуем возможности генной инженерии.

Лэнгдон поднял брови.

— То есть он хотел проредить стадо… и этим выгадать время?

— Да. Однажды он написал, что находится в положении человека, который попал на корабль, где число пассажиров удваивается с каждым часом. И он лихорадочно строит спасательную шлюпку, чтобы успеть до того, как корабль утонет под своим грузом. — Сински помолчала. — Предлагает выбросить половину пассажиров за борт.

Лэнгдон поежился.

— Страшный план.

— Чрезвычайно. И можете не сомневаться — Зобрист твердо верил, что кардинальное сокращение численности людей на Земле войдет в историю как акт высшего героизма… как момент, когда человечество выбрало путь самосохранения.

— Да, идея страшная.

— Тем более что кое-кто ее разделяет. Когда Зобрист покончил с собой, он стал для многих мучеником. Я понятия не имею, с кем мы столкнемся, прилетев во Флоренцию. Но надо быть очень осторожными. Мы будем не единственными, кто ищет его чуму, и для вашей безопасности ни одна душа в Италии не должна знать, что вы ее ищете.

Лэнгдон рассказал ей о своем друге Иньяцио Бузони, специалисте по Данте. Наверное, он сумеет провести Лэнгдона в палаццо Веккьо после закрытия, чтобы рассмотреть фреску со словами «cerca trova», которые Зобрист зашифровал в своем маленьком проекторе. А может, и прояснит для Лэнгдона странную фразу о «глазах смерти».

Сински откинула назад длинные серебристые волосы и напряженно посмотрела на Лэнгдона.

— Ищите, и найдете, профессор. Время уже на исходе.

Она ушла в грузовой отсек самолета и вернулась с самой надежной сейфовой трубкой для хранения опасных материалов — моделью с биометрическим запорным шифром.

— Дайте мне большой палец, — сказала она, положив трубку перед Лэнгдоном.

Лэнгдон удивился, но протянул ей руку.

Сински запрограммировала трубку так, что теперь только Лэнгдон мог ее открыть, и вложила в нее проектор Зобриста.

— Рассматривайте это как переносный сейф, — сказала она с улыбкой.

— С эмблемой биологической угрозы? — Лэнгдон смотрел на трубку с сомнением.

— Другого у нас нет. Зато никто на него не покусится.

Лэнгдон сказал, что хочет размять ноги, и отправился в туалет.

Когда он ушел, Сински попробовала засунуть трубку в карман его пиджака. Трубка не помещалась.

Нельзя, чтобы он носил проектор у всех на виду. Сински задумалась на минуту, потом опять пошла в грузовой отсек за скальпелем и нитями. Умелым движением она взрезала подкладку пиджака и аккуратно сшила потайной карман по размеру трубки.

Когда Лэнгдон вернулся, она как раз заканчивала.

Он остановился и посмотрел на нее так, словно она обезобразила лицо «Моны Лизы».

— Вы разрезали мой любимый пиджак?

— Не волнуйтесь, профессор. Я опытный хирург. Швы вполне профессиональные.

Глава 68

Венецианский вокзал Санта-Лючия — элегантное невысокое здание из серого камня и бетона. Оно спроектировано в современном минималистском стиле, и фасад его лишен всяких надписей, если не считать крылатых букв FS, логотипа государственной железнодорожной сети Ferrovie dello Stato.

Вокзал расположен у западной оконечности Большого канала, и пассажиру достаточно сделать шаг, чтобы его сразу окружили особенные звуки, запахи и зрелища Венеции.

Для Лэнгдона первым всегда было ощущение от ее соленого воздуха — свежий ветерок, приправленный ароматом белой пиццы, которую продают уличные торговцы перед вокзалом. Сегодня ветер дул с востока и нес еще запах дизельного топлива водных такси, длинной шеренгой выстроившихся в мутной воде Большого канала. Десятки шкиперов махали руками и кричали туристам, заманивая пассажиров на свои такси, гондолы, речные трамваи вапоретто и быстроходные катера.

Хаос на воде, дивился Лэнгдон, глядя на плавучий транспортный затор. Такая толчея в Бостоне раздражала бы, а здесь казалась забавной.

На той стороне канала — рукой подать — поднимался в небо зеленый купол Сан-Симеоне-Пикколо, одной из самых эклектичных церквей в Европе. Ее необычно крутой купол и круглая алтарная часть были построены в византийском стиле, а мраморный пронаос с колоннами — явно по образцу классического греческого портика римского Пантеона. Вход украшал эффектный мраморный фронтон с рельефным изображением святых мучеников.

Венеция — это музей на открытом воздухе, думал Лэнгдон, глядя на церковные ступени, у которых плескалась вода канала. И музей этот медленно тонет. Но даже перспектива затопления представлялась пустяком по сравнению с опасностью, притаившейся где-то в недрах города.

И никто об этом даже не догадывается…

Слова, написанные на изнанке посмертной маски Данте, все время вертелись у него в голове, и непонятно было, куда все это его приведет. Переписанный текст лежал у него в кармане, а саму маску по предложению Сиены он завернул в газету, снова запечатал в прозрачный пакет и оставил в автоматической камере хранения на вокзале. Хранилище оскорбительное, не достойное уникального предмета — но не таскать же бесценный гипс по городу, построенному на воде.

— Роберт? — Сиена, которая шла впереди с Феррисом, направилась к такси. — У нас мало времени.

Лэнгдон поспешил к ним, хотя ему, страстному ценителю архитектуры, ускоренная поездка по каналу представлялась кощунством. Мало что могло доставить такое удовольствие, как неспешное плавание на вапоретто — главном городском транспорте — по первому маршруту, предпочтительно ночью и на открытой палубе, мимо высвеченных прожекторами соборов и дворцов.

Сегодня не удастся, подумал Лэнгдон. Вапоретто славились своей тихоходностью, и на такси, конечно, было быстрее. Но очередь к такси выглядела бесконечной.

Феррис был не расположен ждать и взял командование на себя. Пухленькой пачкой купюр он подозвал водный лимузин — лоснящийся катер из южноафриканского красного дерева. Этот транспорт, конечно, был роскошью, зато поездку обещал короткую и без посторонних — минут пятнадцать по Большому каналу до площади Сан-Марко.

Хозяин был на редкость красивый мужчина в отличном костюме от Армани и больше походил на кинозвезду, чем на шкипера. Хотя как же иначе — это Венеция, средоточие итальянской элегантности.

— Маурицио Пимпоне, — сказал шкипер, приняв их на борт, — и подмигнул Сиене. — Prosecco? Limoncello?[232] Шампанское?

— No, grazie[233], — ответила Сиена и на беглом итальянском попросила его как можно быстрее доставить их к площади Сан-Марко.

— Ma certo[234]. — Маурицио опять подмигнул. — Моя лодка самая быстрая в Венеции.

Когда они сели в обитые бархатом