Я отмер и задышал.

Брюзгливое лицо смехотворца неожиданно дрогнуло, и мягкая, ребяческая улыбка осветила впалые щеки, смазав морщины и скидывая десяток лет.

— Он прогоняет петуха, а тот снес два яйца. Герой переворачивает их — на яйцах жирные отпечатки «Знака качества»… — со вкусом зачитал Гайдай. — Неплохо, очень даже… Ага… «Пытается открыть банку консервов без ножа. Никак. Плющит глыбой камня — жестяной блин». Та-ак… «Переодетый в женское платье, напоминает противную тетку. Порывом ветра сдувает парик с кудряшками. Герой бросается его ловить, парик попадает под колеса проезжающей машины. Он все равно напяливает кудрявый турнюр, хотя тот смешно, пружинисто топорщится с одной стороны»…

Прочитав пару-тройку страниц, набранных мной по памяти о кинопросмотрах в будущем, Леонид Иович, похоже, излечился от «синдрома опустошенности».

Расширенными глазами, увеличенными силою стекол, прицельно глянул на меня.

— Молодой человек… — завел он. — Моменты тут отличные, я уже вижу картинки в кадре! Мнэ-э… Сколько вы хотите?

Я улыбнулся получистей.

— Папка ваша, Леонид Иович. Дарю, как Дед Мороз! У меня к вам только ма-аленькая просьбочка… — достав из кармашка папки фотографии Инны, какие только смог найти или выпросить, разложил их на столе в рядок. — Пожалуйста, посмотрите эту девушку. Попробуйте, послушайте, оцените. Она весьма артистична и грезит съемками, но решать вам. Инна в любом случае будет рада, что хоть прикоснулась к миру кино.

— Инна? — переспросил Гайдай, любуясь заливисто хохочущей Хорошисткой на снимке с «картошки». — Ее зовут Инна?

— Инна Дворская.

— А вас как величать, Дед Мороз?

— Миша. Миша Гарин.

— В Минкульте задули новые веяния, Миша… — Режиссер отложил фото, задумчиво барабаня себя по губам длинными, нервными пальцами. — И те самые деятели, что раньше опускали передо мной шлагбаум, теперь хором уговаривают снять продолжение «Кавказской пленницы»…

— Леонид Иович, — сказал я с чувством, — все кинозрители Союза будут вам рукоплескать. Стоя!

Гайдай фыркнул, и резко рассмеялся, поправляя сползавшие очки.

— Представьте, Миша, такую картину, — жарко заговорил он, помогая себе руками. — Вся гоп-компания — Трус, Балбес, Бывалый, Джабраил и Саахов — попадают в исправительно-трудовую колонию. Товарищ Саахов готов на все ради УДО — руководит лагерной самодеятельностью, выбивается в директора клуба и даже играет женские роли! И — на свободу с чистой совестью, освобождается досрочно. Возвращается в родные места, и обнаруживает, что его пост в райкомхозе заняла… Нина! Начинается противостояние, а в это время кунаки с Джабраилом совершают побег. Вся четверка прячется в горах, прикидываясь йети! — он захихикал, словно радуясь возвращенной полноте бытия. — Ну, Яша с Морисом еще не дописали сценарий… Я им передам ваш подарочек! А Инна… Инна… — глаза Гайдая блестели, губы то и дело складывались в улыбку. — Нину, само собой, сыграет Наташа Варлей, а Инну можно попробовать на втором плане, в роли секретарши и подруги Нины. Получится стилево! А где она, эта ваша Инна?

Я повернулся, чтобы встать и сбегать за Хорошисткой, когда увидал девчонок, таращивших глаза под аркой подворотни.

— Сама пришла. Инна!

Девушка несмело приблизилась, переводя круглые глаза с меня на Гайдая и обратно.

— З-здрасте… — прошептала она, глядя с ужасом и восторгом на «живого» киношника.

— Так-так-так… — затянул Леонид Иович, вставая и вытягиваясь во весь свой верзилистый рост. — Здравствуй, Инночка. Та-ак… Ну-ка… Идешь отсюда — сюда, тут повернулась, посмотрела, тут испугалась. Начали!

Хорошистка замерла на долгую секунду, взглянула на меня — и сделала шаг. Скованность покинула ее моментом, девушка продефелировала «отсюда — сюда» с натренированным изяществом супермодели. Поворот прекрасной головки, недоуменный взгляд, узнавание, тень страха падает на тугие щечки…

— Молодчинка! — мурлыкнул Гайдай. — Та-ак… Сергей! Проба!

Главный оператор подбежал грузной трусцой, прижимая к груди камеру.

— Женя, реквизит!

— Леонид Иович, — робко подал голос художник, — моросит ведь…

— Пустое! — отмахнулся режиссер. Мимоходом пожав мне руку, он рассеянно проговорил: — Спасибо, Миша, до вечера. Женя, долго еще там?

Оборачиваясь, я вклинился между близняшек и, не думая, обнял обеих за плечи. Сестрички Шевелёвы не воспротивились, завороженные кинодейством.

Инна полностью отрешилась от земного, четко, как робот, исполняя приказы Гайдая.

«Поворот, вполоборота… Тут оторопела… Идешь досюда… Наклон головы… Проход… Стоп, еще раз!»

И лишь изредка красивое, сосредоточенное лицо Хорошистки распускалось в блаженной улыбке, приоткрывая счастливый внутренний сумбур. Балконы и галереи незаметно заполнялись зрителями — жильцы в плащиках или под цветастыми зонтиками жадно разглядывали импровизированную съемочную площадку.

— Свет! Дайте свет! — воскликнул режиссер, и случилось чудо. Пока осветитель с Русей бегали, выставляя зеркала из фольги и путаясь в кабелях, тучи над Молдаванкой разошлись прорехой. Брызнуло солнце, заливая лучами один лишь этот двор, рассыпая мириады высверков и бликов.

— Свет! Камера! Мотор! Начали!

Воскресенье 16 ноября 1975 года, утро

Одесса, Хаджибейская дорога

С утра я повез девчонок в тот самый дворик, оккупированный Гайдаем. Инка вертелась на переднем сиденье, расплескивая радость, и лезла целоваться, а близняшки, как верные конфидентки, хихикали на заднем.

— И-и-и! — восторженно тянула Хорошистка. — Спасибо, спасибо, спасибо тебе, Мишечка! Мишулечка!

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — смеялся я. Когда делаешь человека счастливым, тебя самого наполняет позитивом, как воздушный шарик надувается гелием.

— Леонид Иович утвердил меня на роль! — парила в небесах Инна. — Понимаешь, Мишулюшечка?!

— Мишенюшечка, — подсказала Светлана.

— Мишенюшенечка! — сладко проворковала Хорошистка. — Ах, как только меня не фотали! И в профиль, и анфас, сидя и в полный рост, в пол-оборота и с оборотом в три четверти, со взглядом исподлобья и со вздернутым подбородком! О-о! Леонид Иович сказал, что съемки начнутся через неделю на «Мосфильме»! — она мечтательно зажмурилась. — В павильоне номер тринадцать… Там, где первую «Кавказскую пленницу» снимали! Представляешь?!

— А школа? — упал сзади тяжелый вопрос.

— Не знаю! — мотнула Инна головой. — Не хочу знать! Я уже звонила маме, она поговорит с Полосатычем… Да хоть экстерном! Хоть как! А если директор не отпустит… Сбегу!

— Приехали, — объявил я.

Хорошистка оставила гореть след поцелуя на моих губах, и ускакала. Двойняшки вышли за нею, неуверенно затоптавшись возле машины.