как ему показалось, но кто и когда? Ответа не было, а костёр только подмигивал и весело потрескивал.

Снова вспомнилось детство, друзья, как раньше жгли костры, жарили на ивовых прутиках сало и только что пойманную рыбу, пекли картошку и украдкой курили.

Огромная луна висела над лугом и над танцующим пламенем, и была ещё более бледной, чем обычно, то ли от контраста с рыжим возмутителем ночи, то ли от зависти, что никого не могла согреть.

Юрий отвёл взгляд от огня и обернулся. Сзади него в нескольких сотнях метров над темной водой парил красавец мост, подсвеченный сверху цепочкой фонарей. Эта гирлянда отражалась в реке и придавала всей конструкции пространственный объём, лёгкость и законченность.

Погревшись у пламени, мысленно поблагодарив кого-то неизвестного за костёр и воспоминания, он направился туда, где фонари смотрелись в тёплую воду неглубокого залива под мостом и неслышно шептались с белыми водяными лилиями, покачивающимися среди звёзд в ночной тишине.

Впрочем, тишины-то, как таковой, и не было. Ивовые заросли буквально стонали от соловьиного буйства, которому ничуть не уступал лягушачий хор, оккупировавший мелководье. А в остальном, конечно, было тихо.

Пройдя под фермами моста по бетонным плитам дамбы, Апранин вышел на луговую дорогу, наступая на собственную тень и нагоняя её.

Высокий песчаный обрыв, покачиваясь, приближался. Стали проявляться детали, и, наконец, три вековые красавицы сосны, посеребрённые лунным светом, проявились на фоне темного ночного леса. Неожиданно два маленьких зеленовато-желтых огонька мелькнули у их подножия.

Неодолимая сила притягивала Апранина к реке, и снова он проскользил по зеркальной глади к противоположному берегу.

Песок был сухой холодный и осыпался под ногами. Наконец, он поднялся наверх. Никого! Сосновый бор невозмутимо и спокойно спал, луна, заливая серебром полмира, любовалась в прохладном зеркале на себя любимую, а деревья замерли… Никого. Но и идти никуда более не хотелось, ничто не влекло его отсюда.

В задумчивости Юрий подошёл к могучим соснам, погладил их теплые шероховатые стволы, изрезанные глубокими трещинами с янтарными капельками застывшей светящейся смолы, подошёл к краю откоса у их подножия и опустился на траву, усыпанную сосновыми шишками и иголками. Устремив взгляд на сверкающий лунный диск, он смотрел, не мигая, и вдруг еле слышная мелодия коснулась его и поплыла над рекой. И снова воспоминания пробудились в душе.

Да, дорогой читатель, такие люди есть в каждом городе, их единицы, и они его достопримечательность! Никто не знал, где они учились музыке, но они играли и играли хорошо. Главное же было в том, что они играли в своё удовольствие и бесплатно и были странными «белыми воронами», т.к. им всегда хватало того, что у них было, хотя иногда не было ничего. Ну не чудаки ли вы, Иван Емельянович и Алик Борисок?

Музыка усилилась и оторвала от воспоминаний. Апранин перевёл взгляд вниз к реке и не поверил глазам. Это было невероятно, но это была реальность, у подножия откоса у самой воды были они!

Какой дуэт, друзья мои, играл в эту волшебную ночь у песчаной кромки берега, у лунной дорожки под соснами: скрипка и труба!

Скрипач невысокого роста с добродушным морщинистым лицом и длинными волосами в летней соломенной шляпе, легком длиннополом плаще и в стоптанных солдатских ботинках. Небритой щекой он приник к скрипке как к груди любимой женщины, глаза его были полузакрыты, а сухие жилистые руки, с тонкими длинными пальцами, струнами и смычком вязали тончайшую музыкальную нить, уплывающую в ночное небо к зачарованным звёздам.

Трубач был высок ростом и строен, с непокрытой коротко стриженой головой, римским профилем и смеющимися голубыми глазами, в косоворотке навыпуск и в сапогах. Сильной рукой он неторопливо перебирал клапана сияющей в лунном блеске трубы. Её звук, как лунный луч, очерчивал светлым глубоким звуком кромку леса, уходя по вершинам сосен к бескрайнему горизонту.

Но что это? Дуэт превратился в трио!

По воде, прямо по сверкающей лунной дорожке, им навстречу шла непомерной красоты стройная девушка с серебряными волосами и с зелёными искорками в глазах. Она была в черном, струящемся прямо к воде и сливающемся с ней блестящем платье. Едва касаясь губами инструмента, она играла на своём хрустальном сверкающем саксофоне волшебную мелодию о бесконечном человеческом пути, о трудной дороге с потерями и страданиями, мелодию о великой любви и неизбежной разлуке, которые сопровождают каждую человеческую жизнь!

Неутомимый соловьиный и лягушачий джаз-оркестр, расположенный на склонившихся к самой воде ивовых ветках и блестящих в лунном свете листьях белоснежных водяных лилий, аккомпанировал ей. Волшебные звуки плыли над камышами, над туманным лугом на другом берегу, плыли к спящему городу.

Заслушался лес, ветви ив едва шевелились, прочерчивая в мерцающей воде у песчаного края замысловатые таинственные линии и знаки. Время остановилось, мелодия не кончалась, ночная музыка продолжала звучать и очарованный мир, казалось, боялся шевельнуться, чтобы не нарушить эту непостижимую симфонию!

Всё затаилось!

Под вековыми соснами, на краю песчаного откоса, на коленях у сероглазой, запрокинув голову, лежал наш герой и молча смотрел на ночное светило, заливающее мягким молочным светом спящую землю. Девушка с нежной улыбкой глядела на лежащего и неторопливо перебирала его волосы.

Посеребренный черный кот неподвижно сидел у ног Юрия и только щурил на луну желтые глаза. Он, казалось, все знал заранее и происходящее не вызывало у него никакого интереса. Кто знает, возможно, так оно и было.

Лицо Апранина было спокойно и ничего не выражало кроме умиротворения. Изредка, реагируя видимо на звучащую мелодию, у него едва заметно подрагивали ресницы. Но вдруг оцепенение кончилось, он очнулся и перевёл взгляд вниз к реке, туда, откуда плыла мелодия. Юрий, конечно же, сразу узнал наших лунных солистов, потому что знал их с детства, давно и всегда!

Двое мужчин, скрипач и трубач, слыли при жизни чудаками и невольно оживляли безликую и однообразную жизнь местных обывателей.

Скрипач был в молодости красавцем – унтер-офицером, комендантом соседнего уездного городка. Когда власть поменялась, он где-то долго скрывался, потом появился здесь и поселился навсегда. Он жил уединенно в небольшой, вросшей в землю, хатке на тихой, узкой и не мощеной улице. Он был общителен, добродушен и давал уроки игры на скрипке.

На его крохотном огороде рядом с домиком росла высокая разлапистая ель, и больше ничего не росло. По оценкам местных жителей это обстоятельство являлось одним из важнейших доказательств придурковатости невесть откуда взявшегося музыканта. К этому присовокуплялись его речь и манеры, выдававшие в нём если не дворянство, то университетское образование, как минимум, а картину личности «тронувшегося умом» иноземца