Я вернулся домой, достал с полки адресную книгу Балтимора. Из реплик Барона я уже знал, что Рейнольдс по профессии плотник. Согласно справочнику, плотник Генри Рейнольдс проживал на углу Фронт-стрит и Лоу-стрит — то есть недалеко от того места, где и разыгралась сцена.

Но какое отношение скромный, ничем не примечательный плотник мог иметь к Эдгару По? Есть категория лиц, которые плотников не нанимают. Это приезжие; к приезжим относился и Эдгар По. И чтобы прийти к такому выводу, совсем не обязательно быть великим аналитиком.

Этот конкретный мистер Рейнольдс отрицал знакомство с поэтом.

Я принялся анализировать комментарии Барона. Итак, Барон утверждал, что Генри Рейнольдс был с Эдгаром По в закусочной «У Райана» и видел нечто. Что столкнуло столь разных людей — плотника и поэта — в горький для последнего час? И как об этом узнал Барон? От напряжения голова моя гудела.

Постойте-ка! Рейнольдс упоминал выборы. «У нас в Балтиморе выборы всегда целое событие». А еще: «Спросите других наблюдателей». Значит, нахождение Рейнольдса в закусочной как-то связано с выборами — не зря же там устроили избирательный участок. Я стал просматривать газеты двухлетней давности. Взгляд мой приковала статья в «Сан» за третье октября 1849 года. Именно в этот день Эдгар По, по свидетельствам журналистов, был обнаружен в закусочной «У Райана» «в плачевном состоянии». Я уставился на длинный список наблюдателей на выборах, то есть лиц, которые следят за порядком и не допускают подделки бюллетеней. Точнее, я уставился на имя «Генри Рейнольдс». Вот оно что! Рейнольдс был наблюдателем на избирательном участке номер четыре! По месту своего жительства! Теперь понятно, почему Барон выследил его возле закусочной — потому, что дом плотника находится неподалеку!

У меня язык чесался рассказать о своем открытии Дюпону. Однако я знал, что нарвусь на упреки с его стороны. Дюпон наверняка повторит (с философским видом) свое первоначальное заявление не расспрашивать свидетелей. «Мы все выясним по ходу дела», — скажет он. И добавит: «Барон Дюпен успел поговорить с Рейнольдсом, заразить его своей ложью, как и прочих жителей Балтимора».

Итак, я мысленно напоминал себе, что Дюпон — величайший в мире аналитик, что информация о Рейнольдсе — это, скорее, уступка моему тщеславию, нежели вклад в расследование. А еще я гадал, кто бы мог назначить Барону и Бонжур встречу на кладбище нынче вечером, как стемнеет, и почему выбрано столь опасное и мрачное место. Встреча не шла у меня из головы; я подозревал, что разговор будет касаться Рейнольдса. И вот, едва стемнело, я сказал Дюпону, что намерен прогуляться перед сном, и вышел из дому.

Я нанял экипаж и покатил на северо-восток — в район, где предпочтительнее находиться при дневном свете. Когда впереди замаячило кладбище, экипаж резко остановился. Лошади дрожали мелкой дрожью и не двигались с места.

— А что, любезный, разве лошади вам больше не повинуются? — спросил я.

— Увы, сэр, — отвечал кучер.

— Тогда я сойду здесь. Я уже почти приехал.

— Здесь, сэр? Вы что ж, пешком намерены идти?

Я бы задал себе тот же вопрос (и, пожалуй, применил бы ту же интонацию), не будь я ведом потребностью больше узнать о Бароне. И вот я нерешительно шагнул в кладбищенские ворота и остановился на границе двух миров, но так, чтобы видеть последний фонарь Файетт-стрит.

Впереди я разглядел Баронов экипаж и порадовался, что меня скрывает темнота. В экипаж погрузили некий крупный и явно тяжелый предмет; затем в кладбищенской аллее растворилась некая фигура. Экипаж тронулся, а меня охватила паника. Ни за что на свете не хотел я остаться один ночью в этом царстве мертвых (да и никто из балтиморцев не согласился бы на такое). Забыв, что прячусь от Барона, я, как заяц, припустил бегом за его экипажем.

Спотыкаясь и оскальзываясь, я бежал на стук колес. Экипаж направлялся к больнице при колледже имени Вашингтона — той самой, куда отвезли Эдгара По из закусочной «У Райана»; той самой, где он скончался. Это большое кирпичное здание с двумя пилонами показалось мне столь же мрачным, что и соседнее кладбище. Вскоре после смерти Эдгара По колледжское руководство сочло местонахождение весьма неудачным, и теперь это здание редко использовали в качестве больницы. Колледж, истощив финансы на новое помещение в другом районе, намеревался продать старое.

Экипаж Барона остановился возле больницы. Ворота были заперты.

— Довольно трупов! — крикнули из окна в мой адрес.

Я проигнорировал это странное заявление и подергал створку ворот. В окне снова появилось напряженное лицо смотрителя.

— Нам больше не нужно трупов! Только что доставили свеженький!

Свежие трупы использовались врачами как наглядные пособия для студентов — будущих хирургов. «Воскресители» шныряли по кладбищам и посредством железного шеста с крюком проделывали дыры в гробах. Затем, подобно рыбакам, подцепляли труп за подбородок и вытаскивали из могилы порой всего через несколько часов после пристойных похорон. Соседство кладбища с колледжской больницей делало его особенно популярным у «воскресителей». Редкий смельчак отваживался пройти мимо в темное время суток — по слухам, «воскресителям», за недостатком свежих покойников, вполне годились прохожие, ибо цена у неразборчивых врачей была одна — десять долларов за труп.

— Вы что, оглохли? Я же сказал — довольно трупов! — нахмурился в окне смотритель.

— Извините, сэр, — сказал я.

Смотритель исчез. Я пошел вдоль забора и вскоре обнаружил, что один пролет завалился. Я использовал его как мостки через грязную лужу. Дверь в здание больницы все еще была не заперта за Бароном и Бонжур.

Отделение, в которое они вошли, казалось пустым. Здесь было гораздо холоднее, чем на улице, словно старые стены сгущали промозглую темноту. Сначала я вздрагивал на каждый шорох, полагая, что смотритель идет за мной, а потом догадался — это хлопают и скрипят от ветра ставни и двери, многочисленные в столь просторном здании.

Я стал осторожно подниматься по лестнице и, добравшись до третьего этажа, различил сверху голоса, искаженные эхом пустого помещения. Вероятно, Барон и Бонжур вели беседу с кем-то в лекционном зале на четвертом этаже. Лестница делала виток как раз перед этим залом, а поскольку дверь была отворена, я не мог продолжать подъем без того, чтобы не быть замеченным. К сожалению, до меня долетали только обрывки фраз. «Я же вам говорил», — произнес незнакомый голос.

Я оценил обстановку. Если срочно не подняться на четвертый этаж каким-то иным способом, а не посредством ступеней, цель моя достигнута не будет. Боковой лестницы не было. Зато был чулан, набитый бочонками. Сняв две крышки в поисках подходящего к случаю предмета — например, веревки, — я остолбенел. В бочонках хранились человеческие кости. Вконец расстроенный — надо же, забраться в столь жуткое место, и все без толку, — я разглядел в стене пустую шахту, вероятно, для приспособления вроде кухонного лифта, только очень уж большого. В шахте было темно, если не считать полосок слабого света с каждого этажа, однако я шагнул внутрь и сразу обнаружил лебедку и блок. Лифт, понял я, сооружен, чтобы доставлять некие предметы с первого этажа в лекционный зал на четвертом этаже. «Вот так везение», — думал я.