— Я за вами! — крикнул им вполголоса Жив, с тревогою, будто произошло нечто страшное. Он не мог допустить побоища здесь, тогда кто-то побежал бы за подмогой, тогда всему конец. Надо было заманить их в сени пред опочивальней, в длинную и узкую полутемную камору, где он и стоял обычно. — Там есть кто-то, Гран побежал за ним!

— Где?! Быстрей показывай, Зива!

Они ринулись в проход. Спины их были открыты. Жив потянулся за мечом. Нет! Он не подлец, чтобы разить в спину… Он захлопнул дверь.

— Смотрите! Вот он!

Все четверо обернулись разом. Двое упали тут же с рассеченными глотками. Жив не давал времени опомниться. Он бил точно, сильно, наверняка… даже схватки не получилось, лишь острие одного меча успело чуть оцарапать ему локоть. Еще четверо! Своих! Русов! Ничего не поделаешь, так надо, они не должны были становиться на его пути.

Пока добрался до внешнего прохода в темницу, еще семерых уложил. Четверо стражей из дружины Олена, видавшие его прежде лишь издали, не приближенные к князю, пропустили, увидав вознесенный над головой жезл с рубином. Жив их не тронул, хотя и знал, опомнятся, бросятся в погоню. Жив спешил. Он должен давно уже быть в темнице. Любыми путями, но должен! Если там что-то случится, им всем не миновать расправы, никто их щадить не станет.

— Стой!

Из-за деревьев выскочили трое, перекрыли путь. Подвижный дозор. Жив совсем забыл про него.

— Кто такой?!

— Княжья воля! — Жив вытянул вперед жезл. Рубин полыхнул мрачно в свете луны.

Еще трое вышли откуда-то сбоку, стояли с копьями наперевес.

— Исполнители княжьей воли в одиночку не бегают, да еще по ночам! — рассудительно сказал средний, рыжебородый и малорослый, но неохватный вой.

— Не тебе судить! — грозно произнес Жив. — Пропусти! Вето худо будет!

— За служебное рвение худо не будет, — еще рассудительней и еще тверже проговорил рыжебородый. — Проверить тебя надо, человече, хоть и булава у тебя, похоже, великокняжья.

— Проверяй! — Жив опустил руки.

Дозорные подступили к нему. И это стало их роковой ошибкой. Меч веером засверкал в руке у княжича. Три головы скатились на песок. Двое пали, держась за животы. Рыжебородый удивленно глядел на обрубок руки, из которого хлестала кровь. Он не мог сказать ни слова.

Но и Живу задерживаться было некогда.

— Простите, браты, — обронил он, кусая губы. И уже стремглав побежал вперед и вниз. К проходу.

— Воля Великого князя!

Оба стража обомлели. Отступили от кованых ворот. Но Жив бросил одному под ноги связку ключей.

— Отворяй, живо!

Своих ключей у стражей не бьио. Только доверенным полагалось иметь их. Но провозились они недолго. За первыми воротами были другие. А за ними дверь, обитая листами меди. А за ней дверь дубовая с оконцем. А за ней… Жива схватил за плечи потный и разгоряченный Дон.

— Где ж тебя носит?! — с ходу засипел он. — Тут уже с нижнего уровня охрана пробилась, пока опальных освобождали. Оружия-то мало! Но перебили всех!

Рука у Дона повыше локтя была стянута серой тряпицей.

Пока они говорили, тех самых стражей, что отворяли двери, полностью разоружили, связали, хотя сопротивления они и не оказывали, растерялись до онемения.

— Жив!!!

Яра бросилась ему на шею с разбегу. И он еле успел подхватить ее легкое и упругое тело, прижался щекой к щеке.

— Яра…

— Я думала, никогда не дождусь тебя! Дон сдавил локоть. Заглянул в глаза сбоку.

— Хватит, брат! Потом! Лучше скажи, как там дела — ты убил это чудовище?!

Жива передернуло. Он ничего не ответил, только заскрипел зубами.

— Значит, все в порядке?!

— Все!

— Тогда надо уходить отсюда. Пока не поздно!

— Надо пробиваться вниз, к подножию, — согласился Жив. — Самых сильных вперед. Нужен ударный кулак. Княжон в середину. И прикрытие позади, из сторуких… Оружия добудем! Все готовы?!

Яра скользнула вниз. Но не отошла от любимого, стояла прижавшись, будто боясь, что он снова исчезнет.

— А может… — Дон осклабил крупные белые зубы, — может, наверх. В терем! Пока они не опомнились, свернем шеи строптивым, покладистых подчиним себе… Лучшее бегство это наступление. Мы возьмем власть, Жив!!!

— Нет! Не возьмем! Еще рано! Мы слишком слабы пока… Но мы вернемся!

Дон расхохотался в полный голос.

— А ежели рискнуть?!

В свете факелов, которые держали освобожденные из застенков воеводы, старший сын Крона казался огромным изваянием, высеченным из сверкающего базальта. Он оставил где-то корзно, выбросил панцирь^ помятый в драке и сплющенный. Он был гол до пояса. Страшен. И дик.

— Не советую, — Жив отвернулся.

— Кто со мной?! — крикнул Дон в толпу. Два десятка узников бросились к нему.

— Мы пойдем наверх! — сказал Дон тоном не терпящим возражений. И поднял вверх сразу два меча в обеих руках.

— Как знаешь, — Жив отвернулся. — Мы уходим! Но помни, струги вас долго ждать не будут! — Внутри у княжича все дрожало. Сейчас старший брат мог подвести под них подо всех плаху. Но спорить с ним бесполезно, он знал очень хорошо — Дон упрям до невозможности.

На выходе из темницы они разделились. И когда Жив убедился, что никого внутри не осталось, что даже старую бабку-прислужницу Ярину вынесли наружу, он махнул рукой. Хотт с Оврием забежали в проход, в тайную дверцу. Долго впотьмах искали рычаги. Наконец нашли.

Оглушительный грохот сотряс землю и ночное небо. Он не смолкал долго. Беглецы успели спуститься до половины горы. Но даже самый радостный и самый испуганный, больной, увечный или здоровый, неважно, каждый через несколько шагов хода своего вниз, все оборачивал и оборачивал голову вверх, туда, где еще недавно была страшная тайная темница, засыпанная теперь валунами, песком, землей, не существующая больше для прочих смертных, но живая и зримая в их памяти.

Лютый огненный смерч бушевал над водами Срединного моря, над гаванью. Два десятка больших стругов княжьих полыхали ярым пламенем на стылом зимнем ветру. Высоко вверх взлетали горящие обломки мачт и снастей. Скил сделал свое дело.

Но не дождался благодарности. Жив со слезами на глазах смотрел на гибнущие корабли. И пусть тут не было даже сороковой части всего флота Кроновой державы, все равно, сердце щемило.

Лишь пять стругов стояли под парусами целехонькие, ждали беглецов. Каждый охраняли еще час назад по три воя. Ни один не сдался, каждый смерть принял за князя великого, за державу его, еще за что-то, непонятное… Скилу помогали сторукие, один стоил десятка, а то и сотни. Семеро погибли. Зато княжны все до единой, спеленутый Аид, раненые сидели в надежных и прочных трюмах, ждали.