Ветер взвился сильнее. Теперь Генри чудился в нем какой-то шепот, едва различимый, на грани слышимости. Король поежился и выше поднял голову.

– Да зачем нам этот ящик! – неожиданно взревел чей-то голос в толпе. – Нам нужны дома!

– Деньги!

– Нет, защита от Освальда, вдруг он снова придет!

– Долой мастерские, надоели!

– Подождите! – взмолился король. – Пожалуйста, говорите по одному!

Но высказаться хотели все, и его голос потонул в сотнях куда более мощных. А небо над ними все сильнее наливалось чернотой, ветер заставлял людей кричать громче, срывал с них шапки, раздувал куртки. Король беспомощно встретился взглядом с Генри – и тот вздохнул, решаясь. С предателем он позже разберется, сначала надо как-то убедить людей, что все будет в порядке. Генри запрыгнул на прилавок и взял у короля из рук ларец. «Пожалуйста, свети, – подумал он. – Свети как можно ярче».

И открыл крышку.

Результат превзошел самые смелые его ожидания. Площадь залил такой ослепительный свет, что Генри зажмурился было, а потом понял, что он не режет глаза, – странный, живой, ни на что не похожий. Люди ахнули, закрыли лица руками, а потом медленно, недоверчиво опустили ладони. И лица у них были…

Генри почувствовал, что улыбается. Тот, кто расплодил вокруг тьму, не подумал об одном: чем темнее вокруг, тем ярче кажется свет. Если бы Генри нарочно выбирал момент, чтобы поразить людей, он и то не смог бы подстроить такую впечатляющую сцену. Все дети на площади разом перестали плакать, и воцарилась полная, совершенная тишина. В ней больше не было ни злобного шепота, ни воя ветра – тот разом ослабел, будто начал растворяться.

– Это Сердце волшебства, – громко сказал Генри. – Все, что вы слышали, правда. Оно вернулось, а у вас теперь есть дары, нужно просто их найти. Вы больше не те, кем были неделю назад.

Генри и себя тоже чувствовал другим человеком. Еще недавно он бы не поверил, что может говорить со столькими людьми разом. Но за последние дни он твердо выучил: слова имеют значение. Слова – это тоже оружие.

И он заговорил снова:

– Вам не нужно выпрашивать деньги или дома. У вас есть то, что ценнее этого. То, что поможет вам добиться всего на свете. Теперь каждый на этой площади, каждый в королевстве может стать великим мастером, если найдет свое дело. А король вам поможет. Он долго болел, поэтому так плохо выглядит, но теперь ему лучше. Темнота над городом скоро рассеется, я уверен, и все теперь будет по-другому. Просто давайте все друг в друга поверим.

Он перевел дыхание и обвел взглядом площадь. И горожане, и бездомные, и придворные смотрели на ларец так, будто никогда в жизни не видели ничего прекраснее. А потом кто-то захлопал в ладоши, остальные подхватили, и скоро вся площадь радостно кричала, хлопала, подбрасывала шапки. На этот раз в их гвалте не было ничего угрожающего.

– Так это и правда оно, – завороженно выдохнул у него за спиной король.

Генри тихо рассмеялся и поднял ларец выше. Он чувствовал радость такой силы, что она не помещалась в этой минуте, протягивалась в будущее, словно он победил раз и навсегда и ничего плохого больше не случится. Темнота над площадью пошла клочьями, разошлась, как туман, и солнечный свет ударил о землю, сливаясь с сиянием ларца.

– Ого, Сердце волшебства! – крикнул в толпе знакомый насмешливый голос. У Генри похолодела спина. – А что, желания оно тоже исполняет, как в сказке сказано? Любые желания?

И волшебство, окутавшее площадь, сразу разбилось.

– Желания? – медленно переспросил у Генри за спиной король.

– Желания? – пронеслось по рядам людей.

– Уж наверняка от одного желания такой могущественный предмет не погаснет! – продолжал все тот же голос. – Или даже от двух.

Глаза у людей сузились. Генри попятился, но натолкнулся на короля.

– А он ведь прав, – без голоса выдохнул король. Генри повернулся – и вздрогнул, увидев его лицо. – Оно такое яркое. Конечно, от одного желания не погаснет.

– Это Освальд! Не слушайте! Не слушайте его! – отчаянно крикнул Генри. Он никак не мог разглядеть отца в толпе, хотя это было и не важно, он и так отлично понял, что тот пытается сделать. – Он хочет, чтобы вы его погасили! Не слушайте!

Но король будто оглох. Он протянул руку и коснулся Сердца.

«Ты должен быть не просто быстрым. Быстрым как ветер», – повторял отец все его детство, и сейчас Генри успел сбивчиво подумать: знал бы отец, что он использует эти уроки, чтобы бороться с ним самим, не стал бы учить.

Генри понятия не имел, сколько нужно времени на то, чтобы с помощью Сердца загадать желание, – секунда, две, – но он дернулся назад в то же мгновение, захлопнув крышку и прищемив королю пальцы. Того это не остановило, он тут же попытался вырвать у Генри ларец. Генри пережил мгновение такого сокрушительного ужаса, что даже не сразу понял: Сердце не погасло, свет по-прежнему пробивается сквозь кораллы. Король не успел – но не собирался отступать.

– Дай его мне, – сквозь сжатые зубы выдавил король. На лице у него было такое остановившееся выражение, что Генри испугался. – Открой! Оно может их вернуть.

И Генри вспомнил, что король сказал ему тогда, в комнате. Что-то про жену и сына, которых он потерял. Генри уже открыл рот, чтобы попытаться объяснить ему, что Сердце предназначено не для этого, что Освальд своей выдумкой с желаниями нарушил весь порядок вещей, но еще раз вгляделся в лицо короля и понял: бесполезно.

Людям тоже было бессмысленно что-то говорить. Кажется, новость про исполнение желаний докатилась уже и до задних рядов. Лица у всех вокруг разом изменились. Каждый лихорадочно думал, как бы добраться до Сердца прежде соседей. Тьма в небе снова сошлась, прорехи затянулись, и произошло то, чего Генри боялся больше всего. Люди рванулись к нему, давя друг друга, и Генри шарахнулся было назад, но оттуда король кричал охране:

– Отнимите ларец! Он должен, должен его открыть!

«Ну, спасибо, отец», – сбивчиво подумал Генри.

Тут Роза завизжала так, что Генри вздрогнул, – ее и остальных чуть не затоптали, и он дернул ее за руку, втаскивая на прилавок. Потом спрыгнул вниз, но перепуганная охрана, вместо того чтобы помочь Генри спасти ларец, выставила перед собой копья и пошла в его сторону. Генри беспомощно огляделся. Собственное сердце колотилось так, что он боялся им подавиться. Бежать было некуда. Хотя…

Хотя почему же некуда. Генри сбил на пути несколько человек и, прижимая к груди ларец, вылетел туда, где темнело озеро. Вода расступалась неуступчиво, вязко, как смола. Генри передернуло от отвращения. Но его расчет оказался верным: люди столпились на берегу, будто напоролись на стену, и никто не решился лезть за ним.

То, что Сердце отнимут, как только Генри выйдет на берег, было ясно как день: он был один против всех, да еще без оружия. А что, если кто-то в порыве этой бешеной, жадной ярости ухитрится открыть или сломать ларец?