Он так увлекся, что не сразу заметил того, кто сидел теперь прямо за решеткой его камеры. Генри замер. Он сразу понял, кто это, посидел, пытаясь унять бешено колотящееся сердце, и только потом поднял голову.

Барс глядел на Генри сквозь прутья, обернув хвост вокруг лап. Шерсть его сияла, отражая лунный свет, и Генри чуть не заплакал от облегчения. Барс его вытащит отсюда. Он увидел, как ему плохо, и пришел. И тут Барс заговорил, как обычно не открывая рта. Голос исходил откуда-то из глубин его звериного тела.

– Сивард отдал тебе остаток своих сил, – произнес он. Его широкая неподвижная морда чуть склонилась набок. – Их было не так много.

– Что? – растерялся Генри. Он ждал совсем не этого – желательно открытой двери и упавшей цепи.

– Теперь ты можешь спокойно прожить остаток жизни. Голос твоего дара умолк и не мучает тебя. Но это не навсегда. Думаю, Сивард и сам не знал этого, но я знаю, – сказал Барс, и взгляд его круглых глаз стал печальным. – Благодаря Сиварду ты можешь без последствий воспользоваться даром только три раза. Потом все вернется к тому, чем было, и ты снова почувствуешь на себе власть огня.

– Я использовал дар, чтобы снять с Джетта метку Освальда. И еще раз – чтобы сжечь прилавки, – медленно произнес Генри. Он все понял. – И если я уничтожу эту цепь… Это будет уже третий раз, а потом…

Его передернуло. Голос в голове, постоянный жар, ожог у любого, кто коснется его голой кожи, – все это вернется.

– Ты можешь открыть дверь? – без голоса спросил Генри.

– Я могу все. А ты – нет. Ты человек, Генри. И поверь, ты не первый избранный в истории этой земли. – От глухого, хрипловатого голоса у Генри мурашки по спине поползли. – Для разных целей в разные времена я выбирал разных людей. И знаешь, что сгубило добрую половину из них?

– Враги? – еле слышно спросил Генри. Его начало трясти.

– Нет. Уверенность в том, что они теперь выше других. Как только человек решает, что раз и навсегда прав, он проигрывает.

Генри сжал зубы. Из всей этой речи он понял только одно.

– Ты не собираешься освобождать меня, верно? – выдавил он. – Ты просто пришел сказать, что я могу либо выбраться отсюда с помощью дара, но снова превратиться в чудовище, либо навсегда остаться здесь, но нормальным?

Барс неспешно кивнул, и Генри захлестнуло таким гневом, что руки задрожали.

– Тогда проваливай отсюда. Это ты меня во все это втянул, и что теперь, доволен? Проваливай! – Он крикнул это так громко, что, кажется, перебудил всех заключенных, но ему было все равно.

– Чего орешь? Новенький, ты что, больной? – заворчали отовсюду.

– А вы что, слепые? – огрызнулся Генри.

Они что, правда не видят огромного сияющего зверя посреди коридора? Он сердито обернулся, но Барс уже исчез.

И Генри без сил упал на кровать, свернувшись так, что голова уткнулась в колени. Уничтожить цепь – или смириться с тем, что он никогда не выйдет отсюда. Никто ему не поможет, теперь он сам за себя. В ушах у него сразу зазвенел голос отца: «Тут и думать нечего! Выйди и отомсти всем, кто тебя обидел!» Генри вдруг понял: с тех пор, как Барс тут побывал, наручники уже не так крепко прижимают перчатки к ладоням. Если постараться, он сможет освободить руку, уничтожить цепь, уничтожить дверь, стены, выйти отсюда, и… Генри внезапно понял, что, пока думал об этом, наполовину вытащил ладонь из перчатки, хотя еще полчаса назад это казалось невозможным. Несколько минут он лежал, широко раскрытыми глазами глядя в подсвеченную луной полутьму, а потом медленно вдел руку обратно.

Он лежал так до рассвета. Темнота побледнела, потом налилась солнечным светом, луч медленно двигался по полу, пришел Злыдень с утренней кормежкой, втолкнул Генри в камеру миску с чем-то неаппетитным. Лось опять попросил ее, Генри опять не двинулся. Сил у него хватало только на то, чтобы моргать, глядя прямо перед собой. Больше он не пытался освободить руки, потому что боялся, что ему это удастся. С ним заговаривали все реже, потом перестали совсем. Где-то за стеной постоянно раздавался монотонный железный стук, унылый, как весь этот день. Луч света из окна тянулся все дальше к противоположной стене, пока не иссяк. И тогда Генри закрыл глаза, думая о том, что, наверное, недолго тут продержится. В этой мысли было даже что-то успокаивающее. С ней он и заснул. А очнулся от шума.

– Вот сюда его тащите! – командовал Злыдень.

– Нет, ну почему сюда? – искренне удивился кто-то. – Мне вон та камера гораздо больше нравится. Такая уютная.

– О, еще новенький! Вот это неделька! – воскликнул зубастый.

А Генри ничего не сказал. Он уже понял: у него начинается бред, иначе с чего голос нового заключенного кажется ему таким знакомым?

– Поговори тут у меня! – огрызнулся Злыдень. – Куда велят, туда и сядешь.

– Конечно, господин, все будет, как скажете. Но можно мне все-таки вон в ту камеру? Уверен, оттуда лучший вид. Вам ведь не жалко? Я вижу, вы славный, добрый человек, – убежденно сказал новоприбывший.

– Брось, новенький, кого уговариваешь! – крикнул Лось. – Он же Злыдень, такой номер не пройдет.

– А вот и пройдет, – буркнул Злыдень. – Достали со своим прозвищем, а этот уродец самую мою душу углядел! Ладно, уговорил. Тащите его, куда он сказал.

Решетка соседней с Генри камеры зазвенела, туда кого-то втолкнули, со скрежетом повернулся ключ, и теперь голос зазвучал совсем близко:

– Спасибо, добрейший господин! Я сразу понял, что сердце у вас просто золотое!

Генри крепче вжался лицом в подушку. Нет, этого не может быть. Откуда тут взялся…

– Вот подхалим, – мрачно уронил Лось. – Эх, я бы его побил, если б не решетки.

– Ну что же вы, друзья! Зачем сразу – побить! Мы отлично проведем время, уверяю вас. Для начала разрешите показать вам одну штуку. Видите ложку? Глядите внимательно! А теперь она раз и… Исчезает!

– С ума сойти! – ахнули все.

– Да-да, именно. Как думаете, где она теперь? Смотрите, всего-навсего у меня в кармане.

– Фокусник, ребята! – завопил зубастый. – Теперь со скуки точно не загнемся! Добро пожаловать, брат!

– Благодарю, господа. А чего мой сосед не шевелится, он живой?

– Живой, только странный какой-то.

Тут Генри не выдержал и все-таки повернул голову. Луна смотрела прямо в окна, и в ее белесом свете он увидел: в соседней камере прямо через решетку от него на койке сидит Джетт. Генри моргнул еще несколько раз, для верности, – ничего не изменилось.

– Да уж, теперь сам вижу, что странный, – задумчиво сказал Джетт. – Мне даже показалось, что на одного моего знакомого похож, но теперь вижу: не он. Эй, закованный! Давай хоть познакомимся.

Он протянул сквозь решетку бледную руку с длинными пальцами, и Генри молча уставился на нее. Джетт ведь получил свои деньги и теперь далеко отсюда. Он просто не мог тут оказаться.